– Спасибо, – прошептала я.

Он только улыбнулся в ответ, кивнул. Слов и не нужно было. Я пошла вниз, за вещами, зажав в груди сладкое, как спелая вишня из нашего сада, волнение.

Вниз я сбегала дважды: сперва за узлом своих нехитрых пожитков, второй — за корзиной с бельем, которое сохло в закутке у печи. Дульсинея перехватила меня на полпути, открыла рот для расспросов, но, заметив пылающие щеки, лишь округлила глаза и всплеснула руками:

– Нина!

Я пообещала все объяснить утром — и юркнула наверх, прежде чем та сообразила, что мне сказать.

Вилен уже отодвинул низенький сундук к дальней стене и открыл его, освободив место под мои платья. На стуле аккуратно лежала вторая подушка и свежая наволочка.

– Складируй сразу на место, – кивнул он одобрительно, принимая из моих рук корзину.

Когда все разложили, наступила та самая минута, о которой я раньше и не задумывалась: нужно лечь спать… Вместе. Вот уж задачка для проверки нас обоих.

Я уверена была, что Вилен себе лишнего не позволит. Но, пожалуй, именно в этот момент стала понимать, что это замужество может стать не только фиктивным, если мы оба того захотим. Не было во мне неприязни к этому мужчине, напротив даже. Если он еще и с выпивкой совсем завяжет, вообще ведь золото будет!

Эти мысли меня еще больше с толку сбили. Я на него покосилась даже, разглядывая уже не с той точки, как партнера по общему делу, а как мужчину…

Ему, похоже, за тридцать, постарше меня нынешней будет…

В последнее время он стал бриться каждый день почти, что и щетины не видать. Черты интересные такие. Лицо и не грубое, и не смазливое, ровно такое, как нужно. Глаза синие выразительные под черными бровями. А когда улыбается, так и мне того же хочется…

Интересно как все складывается.

Вилен тем временем снял сапоги, поставил их ровно под кровать. Рубаху через голову стянул, в одних холщовых домашних штанах оставаясь.

Он ко мне спиной стоял в тот момент. И я, засранка та еще бесстыжая, не стала даже глаза опускать. Оглядела его, как есть. Плечи и правда широкие, но без перебора. Жилистый такой. На спине кое-где шрамы есть, но после войны и немудрено. Поводя плечами, он полез в постель и там растянулся, накрывшись до пояса одеялом. Потом приподнялся, поймал мой взгляд:

– Удобнее будет, если ты возьмешь сторону у стены. Там теплее, и не сквозит.

– Ладно, – кивнула я, но осталась стоять, теребя прядь волос. Ни ширмы. Ни какой еще загородки тут не было. А я пока что не готова была на такие же действа, как он сейчас.

Вилен, похоже, все понял, хлопнул себя ладонью по лбу:

– Ох, извини, – он на лицо подушку положил. Я смешка не сдержала. – Переоденься спокойно, я не смотрю.

Сердце у меня ухнуло куда-то ниже пят – глупо, будто мы не взрослые люди, а младшие ученики. Головой сама себе покачала и быстро стянула с себя дневное платье. После натянула длинную льняную рубашку-ночнушку; волосы заплела в косу, чтобы не путались.

– Готово, – вымолвила я.

Вилен подушку на место вернул, кивнул одобрительно, но без насмешки. Поднял угол одеяла:

– Прошу.

Я юркнула на предложенное место, старательно укладываясь на краешек. Матрас пах мылом и сухими травами. Вилен в потолок смотрел, брови к переносице сведя. Явно смутить меня не хотел.

Тишина постепенно заполнила комнату. Только огонек свечи щелкал, догорая в кованом подсвечнике. За стеной, где-то внизу, тихо поскрипывал пол, а может то и стены были – дом жил своей жизнью.

– Нина, – негромко позвал Вилен.

– М-м?

– Ты все еще уверена? Сейчас самое время отступить, пока документов нет.

Я повернулась на бок, встретилась с его темными глазами. В отблеске пламени они блестели гречишным медом.

– Уверена, – сказала твердо. – Спасибо, что спросил.

Он кивнул.

– Тогда спи. Завтра будет суматошно.

Я улыбнулась уголком губ:

– Все-то ты знаешь.

Замолчали. Но сон не приходил – мысли, как шмели, роились в моей бедовой черепушке. Я разглядывала потолочную балку, где тень от свечи то исчезала, то возвращалась. И вдруг ощутила на запястье легкое касание – Вилен положил ладонь поверх моей. Теплые пальцы не стискивали, просто напоминали: «Я рядом».

– Чтобы не волновалась, – прошептал он, будто оправдываясь.

Я сжала его руку в ответ. Протеста во мне не было, а внутри разлилось ровное, глубокое спокойствие, совсем не похожее на бушующее смущение вечера.

– Спокойной ночи, – прошептала я, закрывая глаза.

– Спокойной, Нина, – откликнулся он.

Мысль «жена» вспыхнула, как искра, но уже без прежнего ужаса. Скорее – как диковинное, почти теплое слово, к которому еще надо привыкнуть.

Свет свечи дрогнул, догорел — и мансарда погрузилась во мрак, а я, наконец-то, в сон.