На кухне стояли две большие бочки с водой. Одна для мытья посуды, вторая с чистой колодезной водой для замеса теста. Я подвела Ольгу к бочке с холодной водой, в которой еще плавали льдинки.

– Что ты... – начала она, заметив, куда я ее веду, но договорить не успела.

Одним быстрым движением я схватила ее за шею под затылок, прямо за сальные волосы, и с силой окунула головой в ледяную воду. Ольга забарахталась, как пойманная рыба, пытаясь вырваться. Ее руки беспорядочно замахали в воздухе, но я держала крепко, считая про себя: раз, два, три, четыре, пять .

И только тогда позволила ей высунуть голову из воды.

Ольга вынырнула с шумным вдохом, хватая ртом воздух. Вода стекала с ее волос и лица струйками, в которых растворялась дешевая краска с щек, оставляя на коже грязные разводы. Глаза ее расширились от шока.

– Ты... ты... – она задыхалась от возмущения, не в силах подобрать слов.

– Еще? – спокойно спросила я, готовая повторить процедуру. Не дожидаясь ответа, я уже положила ладонь ей на затылок.

В ответ мне послышались отборные ругательства, от которых, казалось, должен был покраснеть даже воздух вокруг нас.

Пришлось повторить процедуру еще трижды, прежде чем она перестала обкладывать меня неблагим матом. С каждым разом я держала ее под водой чуть дольше, наслаждаясь моментом справедливого возмездия. Навеное, в других обстоятельствах я бы даже испугалась этого садистского удовольствия, что разлилось во мне… Но не теперь.

Вода в бочке стала мутной от смытой с лица краски и грязи.

– Ты с ума сошла! – выкрикнула она, отступая от бочки, когда я, наконец, ее отпустила. Теперь она выглядела как мокрая крыса – жалкая, съежившаяся, с прилипшими к голове волосами. – Я пожалуюсь страже!

– На что? – усмехнулась я, чувствуя странное удовлетворение. Моя ладонь горела от ледяной воды, и я машинально вытерла руку о фартук. – На то, что я помогла вам умыться? Вы пришли в мой дом пьяная, грязная, оскорбляли меня и моего мужа, пугали наших детей. Если кто и должен жаловаться страже, так это я.

Ольга замолчала, тяжело дыша. Теперь в ее глазах не было прежней пьяной наглости. Только испуг и затравленность. Холодная вода немного протрезвила ее. Во взгляде появилась осмысленность, которой не было раньше. Она обхватила себя руками, дрожа то ли от холода, то ли от страха.

– Вот полотенце, – я бросила ей чистую тряпку. – Вытрите лицо и садитесь. Нам нужно поговорить.

К моему удивлению, она послушалась без пререканий. Вытерла лицо, оставив на белой ткани грязные разводы, отжала волосы и села на табурет у стола. Я села напротив, чувствуя, как во мне все еще клокочет гнев, но уже более контролируемый.

– Вы продали своих детей, – начала я без предисловий, глядя ей прямо в глаза. Каждое слово я выговаривала четко, чтобы до нее точно дошло. – Продали их за три тысячи золотых. Это не я говорю, это говорит мой муж, который и заплатил вам. И, судя по вашей реакции, это правда.

Ольга отвела взгляд, нервно теребя край полотенца.

– Нам нужны были деньги, – пробормотала она, не поднимая глаз. – Муж... он задолжал много.

– И поэтому вы решили продать детей? – в моем голосе сквозило такое презрение, что я сама себя не узнавала. – Не себя, не какое-то имущество, а своих детей?

– А что мне было делать?! – вдруг взорвалась она, ударив кулаком по столу так, что подпрыгнула стоявшая на нем миска. Ее глаза вспыхнули недобрым огнем. – Боди был наш единственный кормилец, а твой муженек хотел забрать его!

– Ему восемь лет! – теперь уже я повысила голос, наклонившись к ней через стол. Я чувствовала, как жар приливает к моим щекам. – В этом возрасте дети должны играть, учиться, расти, а не кормить своих никчемных родителей!

Ольга вздрогнула, словно я ударила ее. Ее плечи опустились, а во взгляде промелькнуло что-то, похожее на стыд. Но он быстро исчез, сменившись упрямством.

– Ты не понимаешь, – прошептала она, обхватив себя руками. С ее мокрых волос все еще капала вода, образуя лужицу на полу. – Ты не знаешь, как это – жить в постоянном страхе. Когда тебя могут убить в любой момент из-за долгов мужа.

– Нет, это вы не понимаете, – я подалась вперед еще немного, и заметила, как она инстинктивно отшатнулась. – Вы продали своих детей. Продали. За деньги. Как вещь. Как скот. Как... – я задохнулась от возмущения, чувствуя, как к горлу подступает ком. Перед глазами встали лица Боди и Каси, их испуганные глаза, когда они увидели мать. – И знаете, что самое ужасное? Вы даже не смогли правильно распорядиться этими деньгами! Вы их просто пропили, верно? И теперь пришли требовать детей обратно. Для чего? Чтобы снова продать?