— А кто подходил? — буднично поинтересовался Мышкин.

Стас нахмурился, напряженно вспоминая.

— Ну… медсестры из отделений за результатами забегали… Хирург Фролов, кажется, приходил, какой-то срочный анализ приносил, просил побыстрее сделать… Пара адептов еще… Но Борисовой точно не было!

Мышкин откинулся на спинку своего кресла. Либо парень врет. Либо Разумовский по какой-то причине ошибся.

— Станислав, вы понимаете, что даете официальные показания под магической присягой? И что за лжесвидетельство в Гильдии полагается суровое наказание?

— Я все понимаю! — в голосе Стаса зазвенели слезы. — Но я говорю вам чистую правду! Не было ее в ту ночь в лаборатории! Клянусь своей «Искрой»!

Парень был напуган до смерти. Это было очевидно. Но что скрывалось за этим страхом? Искренняя паника невиновного человека, попавшего под каток гильдейского правосудия?

Или страх быть пойманным на лжи? Мышкин за свою карьеру повидал и то, и другое.

И сейчас, глядя в эти бегающие, полные ужаса глаза, он не мог сказать с уверенностью. Этот страх был настолько сильным, что полностью скрывал за собой правду.

— Хорошо. Можете пока идти.

Стас подскочил, как ошпаренный.

— Это… это всё? Я свободен?

— Пока да. Но оставайтесь в городе и будьте доступны для связи.

Лаборант пулей выскочил из кабинета, будто за ним гналась стая адских гончих.

Мышкин остался один. Он задумчиво барабанил пальцами по папке. Слово против слова. Доказательств, кроме заявления Разумовского, не было. Да, Борисова под давлением косвенно признала свою вину, но ее показания были сбивчивы и полны самооправданий.

А теперь еще и свидетель, который начисто отрицает сам факт ее присутствия на месте преступления.

Пальцы Мышкина нырнули в портсигар и извлекли оттуда плоский артефакт из черного обсидиана. В центре его тускло мерцала крошечная лазурная искра.

Он поднес артефакт к глазам. Искра горела ровным, спокойным, чисто-синим светом. Это значило, что парень говорил правду.

А если Разумовский ошибся? Или, что хуже, намеренно оклеветал коллегу из-за конкуренции?

Следователь медленно покачал головой. Нет. Это было не в стиле Разумовского. Все, что он знал об этом парне, кричало о том, что он не такой. Но факты — упрямая вещь. И сейчас факты были не на его стороне.

Он достал телефон и набрал хорошо знакомый номер.

— Анна? Это я. У нас здесь намечается проблема…

Девушка-секретарь, сверившись со списками, выдала мне пластиковый бейдж и зачетку для оценок, после чего вежливо объяснила, что экзамен начнется через час в семьдесят второй аудитории на втором этаже.

Я поблагодарил и неторопливо направился к лестнице.

Пока я шел по широким, пустынным коридорам, мысли сами собой вернулись к Мурому. Странно, что Величко так и не позвонил. Прошло два дня, а от него ни слуху ни духу, ни по одному из пациентов.

А ведь бабушка, Зинаида Кирилловна, меня беспокоила. Да и по Зацепину анализы уже должны были прийти. Надеюсь, Пончик там не натворил дел, испугавшись ответственности.

Я достал телефон и набрал его номер.

Длинные гудки. Никто не отвечал.

Странно. Очень странно.

Это было совсем не в его стиле — он парень ответственный. Я почувствовал легкий укол беспокойства, но тут же его подавил. Ладно, разберусь с этим вечером. Всё же там есть Шаповалов, а мне сейчас нужно было сосредоточиться на экзамене.

Семьдесят вторая аудитория оказалась огромной.

С высокими, метров шесть, потолками, украшенными лепниной, и громадными витражными окнами, сквозь которые пробивался мягкий, рассеянный утренний свет. Ряды деревянных парт темного дерева лесенкой уходили вверх, амфитеатром. Судя по всему, здесь проходили крупные гильдейские конференции или лекции для Магистров. А сейчас это приспособили под зал ожидания для нас, адептов.

Я оказался первым. Это давало преимущество. Я прошел в самый центр зала и занял место в середине среднего ряда. Идеальная позиция. Отсюда я мог видеть и кафедру, и всех, кто входит в аудиторию, оставаясь при этом не на виду.

Постепенно начал подтягиваться народ. Такие же, как я, адепты.

Большинство из них выглядели напуганными и потерянными. Юные мальчики и девочки с зазубренными конспектами в руках, они жались по углам, что-то шепча себе под нос и боясь поднять глаза.

На их фоне выделялась парочка дерзких мажоров, которые, судя по всему, были знакомы. Они вели себя шумно, по-хамски, пересмеиваясь между собой и свысока разглядывая остальных, будто уже сдали все экзамены на десять лет вперед.

Я с легкой иронией наблюдал за ними, как за пациентами в приемном покое. Каждый проявлял свои симптомы стресса по-разному.