Другую старушку, ехавшую в транспорте, встретил внук, помог спуститься и крепко обнял на выходе. И мы, стоявшие держась за руки на остановке.

У подъезда дома нас уже ждал Мирт в своём привычном рыжем камуфляже. А рядом — Лена. Ещё недавно сумасшедшая наркоманка, сожравшая убойную дозу гидры, а теперь ставшая его дамой сердца и очень важной особой в жизни друга.

Они синхронно встали. Мирт протянул руку. Лена оставалась спокойной и отстранённой.

— Привет, — поздоровался он с Таней, но та в ответ лишь буркнула:

— Угу.

— Пойдём? — спросил Мирт.

— Просто в туман? — уточнил я.

— Да.

— Там ведь ничего нет.

— Вот и посмотрим, — ответил он и протянул мне пакет.

— Что это?

— Ваши мантии. Лучше надеть жёлтый.

Сами они тоже были одеты в такие.

Вопросов я задавать не стал, но тщательно их складировал.

Туда шли молча. Быстро обогнули дом и вышли на светящееся поле пшеницы. Оно даже на низком эхо было совсем не реалистичным. Будто реальность перетекала в красочную картину.

Чернота приближалась. Под ногами уже стелились серые облака. Всё это я видел и в тот раз, с Ритой. Но Мирт и не думал останавливаться. Он шёл дальше, будто мы ещё только в самом начале пути. Лена следовала за ним по пятам, словно тень. Моя же Тень не отходила от меня ни на шаг.

Лицо девушки выражало… отчаяние? Мольбу?

Что-то было не так.

Жёлтая солома под ногами. Небо ставшее нереальным кусочком вечного шторма. Приближающаяся чернота, следующая за серым облаком.

— Всё в порядке, Тань?

— Да… не обращай внимания.

Я сжал руку, пытаясь придать толику той уверенности, которой сам не испытывал.

Два метра. Метр. Серость поглотила ноги, колени, тело, шею… и голову.

Больше не было ничего, лишь темнеющая серость, будто не существовало ни пола ни потолка. Об этом лишь по факту напоминала гравитация.

Только жёлтые цвета плащей выделялись, и я понял почему именно этот цвет так важен. Жёлтые краски были единственным, что проглядывало через черноту.

Появилось странное ощущение вытянутости пространства. Будто я вдруг осознал свою ничтожность перед чем-то огромным. Будто меня положили на блюдо и тщательно оценивали перед дегустацией.

А затем, проступили они.

Очертания зданий. Темнеющие остовы разрушенных бомбёжками построек. Металлические конструкции, мрачно возвышающимися над руинами проигранного людьми в ненависти к друг другу мире.

Из глаз градом полились слёзы. Я не мог их удержать. Дыхание перехватило и я лишь механически продолжал переставлять ноги, следуя за жёлтой тряпкой на спине у Мирта.

В памяти вспыхивали один за другим вытесненные воспоминания обо всём том, о чём в Городе было не принято говорить.

Перед глазами вновь пронёся ужас тех дней.

Всё было как по религиозным книгам в которые уже никто не верил к тому моменту. Предсказание о четырёх всадниках апокалипсиса, что один за другим уничтожали Землю.

Вспомнилась страшная смерть моей семьи во время пришедшей с первым всадником смертельной чумы. Будни смертоносной третьей мировой войны, что прошлась по Земле вторым всадником — когда человеческая жизнь перестала иметь ценность, а права человека стали пустым звуком. Вспомнилось, как сурово отомстила Земля за всё то, что было взорвано в её и без того израненной атмосфере.

Стихийные бедствия, пылевые бури, аномальная жара — всё это породило закономерный голод. Началась засуха. Температура воздуха поднималась и…

Я шагнул дальше, не в силах оторвать глаз от созерцания самого страшного кошмара своей новой жизни — что я вернусь в то место, из которого наконец-то сумел сбежать.

Меня рёзко дёрнули за руку.

— Я… Я не могу… я не могу, прости… — произнесла Таня и бросилась бежать назад.

Я хотел было пойти за ней, но Мирт остановил меня.

— Город притянет её к себе, не волнуйся. Здесь нельзя заблудиться.

— Что всё это значит? — спросил я.

Рядом за баками с мусором на останках некогда величественного мегополиса стояла сгорбленная старуха, застывшая, будто статуя. Дальше по улице под взором застывшей камеры наблюдения шёл инвалид с дешёвым протезом, неся на спине грязный мешок с ржавыми кусками металла.

Все люди здесь были серыми и лишёнными красок. Разве что лёгкие оттенки можно было различить, да и то не всегда. Лица были бледными и лишёнными радости, и при взгляде на каждого меня пробирал озноб.