Первыми, как и положено, из ступора вышли те, у кого вместо мозгов — набор простых рефлексов. Стража. Десяток лбов в шлемах, с деловитостью мясников, увидевших заблудшего поросенка, ринулись ко мне. Не с криками, нет. Молча, с лязгом выхваченных мечей, со скрежетом сапог по камню. Ощетинившаяся свора, готовая рвать.

Я даже не шелохнулся. Адреналин, который должен был бить по вискам, куда-то исчез. Вместо него — звенящая, отстраненная тишина в голове. Весь этот зал, полный перепуганных рож, вдруг показался не угрозой, а… задачей. Набором данных. Фигурами на доске, двигавшимися как-то замедленно, предсказуемо. Холод в груди не мешал — он прочищал мозги, убирая все лишнее. Например, инстинкт самосохранения.

Их порыв, уже готовый превратиться в короткую, но очень кровавую свалку, прервал властный, резкий жест. До этого сидевший с кислой миной, будто ему в вино уксуса плеснули, Легат Империи Голицын лениво поднял руку. В его скучающих глазах вспыхнул огонек, какой бывает у следователя из старого сериала, когда подозреваемый вдруг начинает путаться в показаниях. Ага, попался, голубчик. Сейчас мы тебя начнем колоть. Он не спасал мою шкуру, нет. Он просто увидел на доске новую, интересную фигуру, которая только что съела вражеского ферзя, и не собирался позволять пешкам смахнуть ее с поля раньше времени.

— Оставить, — его голос, спокойный и холодный, как сталь моего нового меча, без труда разрезал начавшийся было гул. — Это суд. Даже самый отъявленный преступник имеет право на последнее слово. Пусть говорит.

Получив приказ, явно противоречащий их внутренним установкам, стражники неохотно затормозили. Как псы, которых отогнали от миски с мясом. Они не ушли — они просто образовали вокруг меня кольцо, держа мечи наизготовку. Любое резкое движение, и эта тонкая ниточка приказа порвется. Но я получил то, что хотел — время. Несколько драгоценных секунд, чтобы перестроить план.

Этим решением Легат мгновенно перехватил инициативу, превратив самосуд Орловых в официальное, мать его, выездное заседание. Дирижерская палочка теперь была в его руках. Мой мозг аналитика тут же оценил расклад: Легату, как любому крупному игроку, нужна не справедливость, а сильная позиция и демонстрация власти. Ему нужны факты. Ему нужен скандал, который он сможет лично «разрулить». Что ж, скандал я ему обеспечу. Такой, что весь Север еще полгода икать будет.

До этого казавшийся ледяной статуей, высеченной из куска вечной мерзлоты, Инквизитор Валериус едва заметно повернул голову. Его пустые, безжизненные глаза впились в меня. И вот тут моя ледяная уверенность дала трещину. От него не несло силой — от него несло ничем. Пустотой, которая была на порядок страшнее моей. Мой внутренний холод, моя новая «суперсила», впервые съежился, как дворовый пес перед матерым волком. Он не собирался меня судить. Он собирался меня изучать. А потом, скорее всего, препарировать, чтобы понять, как я устроен. И от этого взгляда мой гениальный план только что обзавелся переменной, которую я не просчитывал. Этот мужик был не фигурой на доске — он был самой доской. Игровым полем. И он мог в любой момент изменить правила.

«Зафиксировано аномальное поле в секторе „Инквизитор“, — в голосе Искры впервые прозвучало что-то похожее на недоумение. — Энергетическая сигнатура… отсутствует, но при этом оказывает подавляющее воздействие на окружающее пространство. Это как черная дыра, которая нарушает законы физики, просто существуя. Я не понимаю, как это работает. Мне нужно больше данных».

«Вот и я о том же, подруга, — мысленно ответил я, заставляя себя не отводить взгляд. — Так что давай без экспериментов. С этим парнем шутки плохи».

Стоя в одиночестве посреди этого гадюшника, я снова ощутил, как возвращается та отстраненная, холодная уверенность. Передо мной была не просто толпа напыщенных аристократов, а система — сложный механизм, полный шестеренок, рычагов и уязвимостей. И в моей руке, тяжелый, как судьба целого мира, лежал главный инструмент для ее взлома — обитый кожей гроссбух.

Сцена была готова. Декорации расставлены. Зрители в сборе, причем билеты в первый ряд достались самым интересным персонажам. Пора начинать представление. И я собирался отработать его так, чтобы овации еще долго отдавались эхом в стенах этого проклятого замка.

Оправившись от шока быстрее прочих, потому что наглость, как известно, второе счастье, барон Орлов решил вернуть себе контроль над ситуацией. Этот старый хрыч был актером, каких поискать. В моем мире он бы, наверное, вел какое-нибудь политическое ток-шоу, где с одинаково скорбным лицом обсуждал бы и курс доллара, и проблемы миграции сусликов. Сделав пару шагов вперед, он воздел руки к потолку, будто призывая в свидетели всех небесных и не очень покровителей. Рожа у него была — хоть сейчас икону пиши: скорбь вселенская, праведный гнев, запрятанный в самые уголки глаз, и благородство, которым можно было бы, наверное, мосты строить.

— Чернокнижник! — его дрожащий голос ударил по ушам. — Ты смеешь являться сюда, оскверняя своим присутствием этот благородный собор! Ты, чьи руки по локоть в крови моего друга, твоего же отца! Ты, кто принес тьму на наши земли!

Молот обвинений обрушился, но я не стал подставлять под него свою голову. Я не оправдывался. Я напал.

— Тьму, говорите, принес? — мой голос прозвучал ровно, безэмоционально, и от этого контраста с его театральным надрывом по залу прошел легкий шепоток. Медленно обведя взглядом «президиум», я задержался на Инквизиторе. — Ваша Святость, ваша светлость, вы ведь были в Долине Пепла. Помните, как из-под земли полезло то, чему даже названия в ваших книгах нет? Помните, как трещал по швам ваш хваленый защитный купол, Валериус? — я выдержал паузу, глядя прямо в его пустые, бездонные глаза. На его лице не дрогнул ни один мускул, но ответная волна ледяного ничего заставила мой внутренний холод съежиться. — И кто же тогда остановил эту… тьму? Не я ли, с помощью своей «неправильной» силы? Так что позвольте задать встречный вопрос, благородные лорды: кто на самом деле якшается с тьмой? Тот, кто ее останавливает, или те, на чьих землях она почему-то постоянно просыпается?