Тех, кто прибывает в город для частных сделок, проверяют на наличие соответствующего документа, после чего открывают транспортные дороги в центр местной торговли — лавки и магазины там расположены вдоль проезжих улиц, возле каждой — съезды с местом, рассчитанным на две повозки, так что владельцы личных точек могут разгружать — и после перепродавать привезённые им товары, не выискивая нужного человека в толпе.

Тем же, кому необходимо просто проехать через город, открывают объездной путь вдоль внешней стены — с этого пути можно либо свернуть в одну из таверн с постоялым двором, чем, конечно же, практически все путешественники пользуются с большой охотой, либо не сворачивать и прямиком доехать до противоположного выезда.

Из-за повышенной защищённости, а также других, более очевидных причин вроде желания купить что-нибудь, прогуляться где-нибудь или пообщаться с кем-нибудь, маршрут через Эпфир выбирало много людей, а проверить требовалось всех, вот и образовывалось каждую пятницу подобное столпотворение на въезде и каждое воскресенье — на выезде. Макс уже хотел заикнуться о совсем не подозрительном свёртке, закопанном в сено, когда Спар сам поднял эту тему — обернулся и одними губами шепнул:

— Окажи-ка мне услугу, подлеток, сунь мою коробочку в свою суму, да так, чтобы никто этой коробочки больше не видал, вытащи суму и на место видное уложи, да сам притворись хворым, как станем подъезжать к воротам. Лишнего не спрашивай — опосля поведаю.

Хотелось Максиму верить, что у его спасителя просто паранойя. Очень хотелось.

Но уж больно не похож был свёрток на что-то легальное.

Сказано — сделано. Не доставая из-под слоя подстилки ценный груз кузнеца, Макс дрожащими руками аккуратно водрузил его на самое дно — сунул в центр пакета с плавательными принадлежностями, обернул на всякий случай полотенцем (мало ли, что там внутри, вдруг разобьётся или разольётся) и застегнул на молнию, после чего положил багаж рядом с собой и свернулся калачиком. Продвигались они по тракту мучительно медленно, в стоячем перед грозой воздухе даже оводы шныряли от коня к коню как-то неохотно — немного разогнались, только когда подошла очередь каравана братьев Асдомеев. Проверяющие, видимо, хорошо знали, что, куда и в каком количестве везут торговцы — просто проверили накладные (в этом мире, оказывается, были неплохо знакомы с бухгалтерией) и отпустили восвояси.

— Ох, Каглспар, день добрый, — раздался довольно молодой голос где-то над головой Максима.

Юноша плотнее прижался к сумке и закрыл глаза. Против воли поплыли в голове пространные рассуждения о том, как на этом полуострове с непроизносимым названием могут поступать с контрабандистами, что будут делать, если коробочку загадочную всё-таки найдут. Насколько то, что кузнец везёт, может оказаться опасно для здоровья окружающих людей? Вдруг он совсем не такой добрый, каким хотел казаться всё это время, и хочет организовать какой-нибудь теракт? Или просто перевозит наркотики?

— Что-то пустой ты сей раз едешь, странно, — голос досмотрщика приблизился и остановился возле облучка. — Не припомню, чтобы Каглспар, которого я знаю, упустил хоть раз в жизни шанс поживиться.

— А ты загляни да погляди, кого везу, — добродушно и несколько самодовольно ответил возничий.

Господи если меня поймают с запрещёнкой меня пустят по делу как сообщника я попаду в тюрьму не доберусь до дома, а вдруг у них тут казнят за незаконные перевозки

— Это что… — тон городского стражника упал. — Путник?

— Да, Бим, как есть, он самый, — телега скрипнула: это Спар обернулся на козлах.

— Молодой совсем…

— Так-то оно так, и не в лучшем здравии, сам видишь, — Спар коснулся Максимова лба тыльной стороной ладони. — Бледный как смерть. Может статься, откуда-то из не шибко благого места прибыл, поди разбери.

— Ты где его подобрал? — прозвучал второй незнакомый голос, низкий, скрипучий и неприятный: к повозке подходил кто-то ещё, и повышенное внимание к их скромным персонам спровоцировало у юноши гусиную кожу.

— Да в Бандичьем лесу, с раменья ко мне выпрыгнул — и под копыта Плуше. Перепуганный, слабый, биться у меня в руках принялся. Я его кой-как в чувства привёл и к Падме докатил, поподчевал, поведал, кто он таков. Не поверил мне поначалу, но опосля угомонился. Держим путь к Михейру, дабы поглядел его старик, а то больно бледный. А потом к Захарии — подлеток поведал, что домой ему надобно, в свой мир воротиться.

Повисла пауза — судя по ощущениям Макса, неловкая. Его воображение отчего-то нарисовало вдруг двух солдат, закованных в латы, недовольно и потерянно переглядывающихся между собой и не решающихся комментировать услышанную информацию.

— Тогда проезжай, конечно, — Бим безоговорочно верил каждому слову кузнеца (тем более, что фактически Спар нигде никого не обманул), но интонации его голоса выдавали тревогу и… трепет. — Отвези, раз такое дело.

— На кой-ляд его везти в Эпиркерк? — проворчал второй, неприятный. — Опасный путь для больного и слабого, оставляй у нас. Да и Захария этот твой… слышал я, что про него говорят-то. Последний раз, как приходили к нему с просьбой какой-то неугодной, мор по столице прошёл лютый — не иначе, как чародей его наслал, чтоб неповадно было остальным соваться с идявотскими предложениями.