Шаповалов легко, одним движением ногтя, подцепил уголок и расцепил две страницы, которые были почти незаметно склеены по краям капелькой какого-то клейкого вещества.

Под ним, на основной странице анамнеза, красовалась огромная, жирная, написанная красным фломастером надпись, обведенная в рамку:

«АЛЛЕРГИЯ! ЦЕФАЛОСПОРИНЫ! АНАФИЛАКТИЧЕСКИЙ ШОК В АНАМНЕЗЕ!»

— Куда вы смотрели, Муравьев?! — голос Шаповалова был тихим, но от этого еще более страшным.

Славик смотрел на эту надпись и понимал все. Склеенные страницы… Она не вырвала лист. Она его приклеила. А «кофейная атака»… это был просто гениальный отвлекающий маневр. Спектакль, разыгранный для того, чтобы он, спасая главную улику — УЗИ, не заметил подвоха на первой странице. Чтобы он был так уверен в своей победе, что даже не стал перепроверять анамнез…

Он побелел, как полотно.

Шаповалов с ледяным спокойствием закрыл папку.

— Муравьев. Диагноз вы поставили верно. Но из-за вашей… невнимательности… вы бы убили пациента еще до операции. Вы проиграли.

Операционная номер три встретила нас привычным стерильным запахом. Пациент уже лежал на столе, окутанный зелеными простынями.

Артем, закончивший свои приготовления, коротко кивнул мне — можно начинать. Некрасов, уже в халате и перчатках, занял свое законное место у стола.

Я встал за лапароскопическую стойку, взяв в руки джойстик управления камерой. Это была моя территория. Я был его глазами.

Артем занял свою позицию у изголовья, напротив.

— Скальпель! — скомандовал Некрасов, и его голос, резкий и властный, нарушил тишину.

Сестра молниеносно подала инструмент.

Три небольших, но глубоких разреза для троакаров. Ввели камеру, инсуффлировали газ в брюшную полость, создавая рабочее пространство. На большом мониторе над столом тут же появилось увеличенное, четкое изображение внутреннего мира пациента.

— Вот она, красавица! — Некрасов с удовлетворением указал кончиком инструмента на плотное, округлое образование размером с грецкий орех, которое было плотно припаяно к стенке тонкой кишки. — Десять лет сидела, никого не трогала, а теперь, видите ли, решила побеспокоить пациента. Сейчас мы ее приговорим…

Он взял в руки электрокоагулятор и решительно начал отделять капсулу от окружающих тканей. Его движения были уверенными, отточенными годами, даже грубоватыми.

Он работал не с тканью, а против нее. Вместо того чтобы идти по естественным фасциальным слоям, аккуратно их разделяя, он рвал и прижигал. Он полагался на грубую силу и коагулятор, оставляя за собой ненужный термальный ожог и обугленные края.

В моем прошлом мире такая техника считалась бы варварской. Да, это было быстро. Но какой ценой?

Больше послеоперационной боли, дольше заживление, выше риск образования спаек. Но для него, видимо, скорость и «чистая работа», без капли крови, были важнее ювелирной точности.

— Ого, как он ее дерет! Прямо как Тузик грелку! — прокомментировал у меня в голове Фырк. — Не хирург, а мясник какой-то! Двуногий, ты бы это сделал в сто раз аккуратнее!

Управляя камерой, я был его глазами, его микроскопом, его системой наведения.

Я плавно вел объектив, держал инструмент хирурга в идеальном фокусе, увеличивал изображение в нужные моменты, давая ему картинку такого качества, о которой он в свои годы мог только мечтать. И я видел то, чего не замечал он, увлеченный своей грубой, силовой работой.

В том месте, где он особенно усердно работал коагулятором, выжигая спайки, стенка тонкой кишки, прилежащая к капсуле, начала менять цвет. Здоровая, розовая, эластичная ткань на моих глазах побелела, сморщилась, стала похожа на вареный белок. Термический ожог четвертой степени. Коагуляционный некроз.

Еще одно неосторожное прикосновение раскаленным инструментом — и тонкая, как папиросная бумага, стенка просто расползется. Перфорация. Каловый перитонит.

Сепсис.

Смерть.

— Стоп! Он же сейчас прожжет кишку насквозь! — панически взвизгнул у меня в голове Фырк. — Двуногий останови его!

— Владимир Семенович, стоп! — громко и четко сказал я, и мой голос в тишине операционной прозвучал как выстрел. — Остановитесь, пожалуйста!

Некрасов замер с занесенным инструментом. Он медленно, с недоумением, повернул голову в мою сторону.

— Что?

— Вы слишком близко к стенке кишки. Посмотрите на монитор, — я джойстиком мгновенно увеличил изображение в десятки раз, выводя проблемный участок на весь экран. — Видите эту белую зону? Это термический некроз. Еще одно движение — и будет перфорация!

В операционной повисла такая густая, звенящая тишина, что стало слышно, как гудит вентиляция. Даже Артем оторвался от своих мониторов и с тревогой уставился на экран.

— Молчать, ассистент! — рявкнул Некрасов, и его лицо под маской начало наливаться багровым цветом. — Ты меня учить собрался мальчишка? Я лучше знаю, что делаю! Я провел тысячу таких операций, когда ты еще под стол пешком ходил! Здесь все чисто!