Зал жил своей жизнью, но Коля всё явственнее чувствовал, что спокойно сегодня тут не посидишь.

Шульгин уже осушил бокал, в голове стало чуть теплее, движения — расслабленней. Пара девиц из шумной компании с соседнего стола уже бросала в его сторону откровенные взгляды: то длинные ресницы дрогнут, то губы сложатся в уголок улыбки. Нет, понятно, они были «при хозяевах» — те самые лбы с золотыми цепями, в спортивных костюмах, небритые, с засаленными волосами. Деньги у них водились, понты — тоже, но в сравнении с ухоженным Колей они смотрелись как вчерашние базарные «авторитеты». Высокий, плечистый, подтянутый, без намека на пивное пузо, с прической из барбершопа — Шульгин выгодно выделялся даже в этом полумраке.

Но Коля держал лицо. На абы кого не велся. Взял кий, сосредоточился. Всё-таки спор с Яровым — штука принципиальная. Сказал же, что одной левой его уделает, значит, слово держать надо. Стал бить левой.

Сначала удары шли косо: то шар летел в борт, то замирал впритирку к лузе, но не падал. Русский бильярд ошибок не прощает: здесь луза узкая, шар — почти в размер её горловины, любое малейшее неверное движение руки — и мимо. Коля пару раз тихо чертыхнулся, но продолжал упрямо работать левой.

Потом втянулся. Рука вспомнила. Сначала пошёл простой удар «навстречу» — биток чётко в центр прицельного. Щелчок, и шар ювелирно скатился в среднюю лузу.

Следом — «в полшара», с резкой. Кий прошёл по краю, прицельный ушёл под острым углом в боковую. Коля довольно кивнул.

Потом «оттяжка»: хлёсткий замах, прицельный в дальнюю, а биток вернулся к исходной точке, будто по ниточке.

Разогревшись, он забил «своего» — прицельный от борта в среднюю. А напоследок рискнул «массе»: биток пошёл дугой, обогнул мешающий шар и отправил цель в дальнюю. Удар удался — а такие редко выходят.

Ашот, полирующий бокалы за стойкой, даже присвистнул:

— Коля-джан, гляжу, ты не только правой умеешь бить.

Шульгин даже не улыбнулся. Был максимально сосредоточен. Расстегнул воротник рубашки ещё на пуговку, выдохнул и снова взялся за кий. Одна за другой лузы принимали шары, и Коля с каждой минутой всё больше ощущал вкус игры и вкус предстоящей победы. И немного удивлялся — почему у него левой так здорово выходит. Вроде бы, не левша.

Никто не обратил внимания, как в сумраке зала бесшумно появился новый посетитель. Никто из шумной компании у дальнего стола его не заметил: он вошёл почти крадучись и занял место у стены, на потертом кожаном диванчике рядом с зашторенным наглухо окном и камином. Камин был уже, скорее, декоративной деталью — в нём давно не разводили огонь, но массивная каменная кладка и кованая решётка придавали заведению вид уважаемого клуба, даже если на деле это был пережиток девяностых, когда стремились декорировать всем и сразу.

Первым незнакомца отметил Шульгин. Всё-таки служба научила — взгляд цеплял детали, на которые остальные махнули бы рукой. И фигура этого типа явно выделялась. Высокий, выше Николая на полголовы, плечистый, сутуловатый, словно привык нагибаться под дверные косяки. На нём был длинный чёрный плащ, тяжёлый, явно не по сезону и моде, с глубоким капюшоном, наброшенным на голову так, что лица почти не было видно. Казалось, что в полутьме под тканью блеснули тёмные очки. Странный тип, странный прикид, подумал Коля.

Шульгин прищурился, делая вид, что натирает мелом кончик кия, но краем глаза продолжал изучать незнакомца.

За стойкой Ашот привычно протирал бокалы, когда к нему подошёл один из коммерсантов из шумной быдловатой компании. Мужик взрослый, голова с проседью, но крепкий, в красном спортивном костюме. Он громко шлёпнул ладонью по стойке и ухмыльнулся:

— Эй, гарсон, ты чего забил на нас? У нас водка кончилась, сколько можно звать?

Ашот вытер руки о полотенце, кивнул и хотел было оправдаться:

— Я ж тут другой заказ наливал, сейчас подойду, всё сделаем…

Но тот перебил его, бросив на стойку веер купюр. Несколько свежих тысячных разлетелись по лакированному дереву, шурша бумажным хрустом.

— На-ка, чтоб быстрее был. Шевели колготками, Джамшут, — усмехнулся он с наглой улыбкой. — Сдачи не надо.

Бармен изобразил благодарность, привычно улыбнулся, даже слегка склонил голову. Предпринимательская жилка пересилила всё остальное — ещё в девяностые он видел таких, да и не таких. Каждый норовил показать себя хозяином жизни, привык покупать внимание, а порой и уважение, раз само в руки не шло. И эти сейчас не были самыми неприятными из всех. Шумные, да, но пока ни один бокал не полетел об стену, и этого уже хватало, чтобы не заводиться.

Он сгреб деньги в ладонь, спрятал под стойку и налил в графин из новой бутылки. По меркам клуба, чаевых они оставили щедро, так что Ашот сделал вид, будто не замечает хамоватого тона. В конце концов, в его заведении всё держалось на умении терпеть — и на том, что любой, даже самый громкий, рано или поздно уходит.

Мужик в красном, получив графин, неторопливо двинулся к своему столику и только тут заметил у стены фигуру в длинном плаще. В полумраке лампы над столами бросали медные круги света, а у камина сидел он — неподвижный, будто вырезанный из камня.