— Так он в базе ДНК есть, — заметил Корюшкин.

— Как — есть? — удивился я. — Он же не преступник.

— Было указание из главка, — пояснил криминалист. — Всех сотрудников, кто выезжает на места происшествий либо хоть как-то соприкасается со следами, типировать. Получить ДНК-профили. Чтобы потом исключать загрязнения. Бывало ведь, нашли волос, а он принадлежит оперативнику. Чтобы таких проколов не было, ввели правило.

— Замечательно, — кивнул я. — Ещё лучше.

Последние сутки слились в тёмную, мрачную полосу, и я уже не вспомнил бы, брали ли у моего предшественника кровь, чтобы внести в базу, когда он оформлялся в отдел. Скорее всего — нет, штабисты никак не пересекаются со следами на месте преступления.

— Ну, да, — подтвердила Кобра. — Мои орлы тоже все типированы.

— Отлично! — обрадовался я. — Ищите дальше. Что-то ещё должно быть.

Я обошёл поляну и вдруг наткнулся на странную проплешину. Прямо совсем рядом с местом, где нашли пуговки. Земля была оголена, и на ней виднелись линии. Не случайные каракули от кроссовок, а будто нарисованные пальцем. Несколько пересекающихся полос, образующих прямоугольник. От него расходились параллельные линии. Внутри прямоугольника — ещё одна фигура, квадрат со штрихом.

— Это что значит? — нахмурилась Оксана.

— Кто-то пальцем рисовал, — уверенно сказал Корюшкин. — И, похоже, специально. Нам оставили послание. Коля?

Я замер, глядя на символы. Сердце гулко ударило.

— Значит, он жив…

Все мы думали об одном — только бы успеть.

— Только что это может означать? Что за каракули? — тихо спросила Кобра.

— Хрен его знает, — покачал я головой. — Ну-ка, Вань, отфотографируй с разных ракурсов. Потом будем в кабинете думать.

Криминалист вытащил фотокамеру, щёлкнул не только фронтально, но и с разных сторон, чтобы не упустить ни малейшей детали. Я смотрел на линии и чувствовал — это точно не просто каракули. Не в задумчивости кто-то рисовал. Это послание.

Но пока мы не могли понять, что оно означает.

Мы вызвали следственно-оперативную группу, всё сделали как положено: зафиксировали следы, кровь изъяли под протокол осмотра места происшествия. Отработали следы авто: измерили ширину колеи, длину, сфотографировали, где удалось найти чёткий объёмный отпечаток протектора на голой земле.

Я всегда придерживался правила: лучше изъять лишнего и вообще брать всё подряд, чем случайно пропустить то, что потом могло бы выстрелить.

Вернулись в отдел. Корюшкин быстро распечатал непонятные каракули — схемы или иероглифы, оставленные, скорее всего, Шульгиным. Пуговицы отправили на ДНК, попросили экспертов максимально ускорить процесс исследования — неофициально, конечно. Банка дорогого кофе, коробка конфет и бутылка коньяка сверху обычно действовали лучше любого приказа. Через несколько часов мы уже ждали результата.

А пока сидели у Оксаны в кабинете, снова вдвоём. На магнитной доске висели цветные распечатки непонятной схемы, которую нарисовал Коля. До чего дошёл прогресс — подумал я. Раньше возились бы с плёнкой, проявкой, закрепителем. Теперь нажал кнопку — и вот оно, в руках. Быстро и удобно. Вот только в голове всё равно сидела гадкая мысль: прогресс прогрессом, а толку пока ноль, да ещё без палочки.

Мы таращились на эти линии и фигуры и не могли понять, что именно хотел нам сказать Коля.

— Может, это слова какие-то, — предположила Оксана.

— Какие ещё слова? — я покосился на неё.

— Ну, может, зашифрован текст. Допустим, адрес, где его держат. Он же не мог прямо написать: «Я здесь». Похитители увидели бы.

— Ты хочешь сказать, что он прямо специально шифровал? — почесал я затылок. — Сомневаюсь я, что Шульгин в шифрах разбирается.

— А вдруг азбука Морзе? — не унималась Оксана. — Смотри: вот линии, они похожи на тире. А вот прямоугольник — может быть точкой. Нет?

— Хм… не похоже, — пробормотал я.

— Или… — она наклонилась ближе к листу. — Может, это вообще план здания. Этажи, коридоры. Он мог нарисовать, как выглядит место, где его держат.

— Версия рабочая, — согласился я. — Но как по таким палочкам и квадратикам найти это здание?

Уже была ночь. Усталые, с покрасневшими глазами, мы в который раз пересматривали эти распечатки. Кофе тянули один за другим. Послание Шульгина оставалось загадкой. Чем больше мы таращились на эти линии и каракули, тем сильнее кружилась голова, и тем безнадёжнее казалось, что мы что-то упустили.

Дверь вдруг распахнулась, и в кабинет буквально ввалился Мордюков. В спортивном костюме, со скрепкой вместо язычка молнии и в стоптанных кроссовках. Непривычно было видеть его без формы, но в последние дни он, похоже, и домой не заходил. Сутками торчал на работе, руководил поисками лично. Надо отдать должное: за отдел он держался насмерть.

— Сидите, чаи гоняете опять, — проворчал он, устало присаживаясь на край стола.

Это не было упрёком. Так, скорее, вместо приветствия, привычное бурчание человека, который прекрасно понимал: мы работаем, думаем. Он сам выглядел так, будто постарел лет на пять разом. Плечи опустились, глаза тусклые, волосы на висках словно побелели ещё больше.