— ПУСК!

Раздался не грохот, а резкий, сухой хлопок, как будто лопнула туго натянутая парусина. Из хвостовой части ракеты вырвалось не привычное облако дыма, а почти невидимая струя раскаленных газов — результат горения бездымного пороха. «Сигара» сорвалась с направляющих с невероятной скоростью, оставив лишь легкий шлейф перегретого воздуха.

Она рванула в синеву неба, с воющим звуком, похожим на свист гигантской пули. Все взгляды устремились вверх, затая дыхание. Ракета набрала высоту, стала маленькой точкой, потом начала плавно снижаться по дуге… к цели. К имитации оборонительных укреплений.

Взрыв мы услышали не сразу, сначала ослепительная вспышка, бело-оранжевая, как будто солнце в миниатюре. Затем — глухой, сокрушительный «бум» от которого задрожала земля под ногами. Я прижал бинокль к глазам. Деревянный бруствер окопа исчез. На его месте взметнулся столб снега, земли и черного дыма. Когда дым рассеялся, на снегу зияла воронка, а вокруг валялись обугленные обломки бревен.

Вернулась тишина, но теперь она была иной — потрясенной. Потом раздались сдержанные аплодисменты офицеров. Ученые перешептывались, записывая данные. Константинов вытер платком лоб. Он дрожал всем своим внушительным телом, то ли от восторга, то ли от пережитого волнения.

— Ваше высокопревосходительство, — наконец выдавил он. — Запуск экспериментальной ракеты «Гром-два» произведен. Цель поражена.

— Вижу, — произнес я. — Теперь нам нужно научиться запускать их пакетом, то есть — залпом. И знаете, господа, это не игрушки. Это новый голос России. Голос, который скоро услышат за океаном. Примите мои поздравления, полковник Константинов. Буду хлопотать о присвоении вам генеральского звания. Надеюсь, скоро мы увидим запуск нашей…

— «Катюши», — с улыбкой напомнил Константин Иванович наш сравнительно недавний разговор.

— Так тому и быть, — сказал я.

Мы спустились с помоста, расселись по саням. Кучеры хлопнули вожжами и лошадки повлекли санки по наезженному полозьями насту. Загремели колокольчики под дугами. Странный звук для места, где только что была запущена боевая ракета — первая ласточка грядущей ракетной мощи Империи.

У ворот, которые вели на территорию городка, где жили испытатели не только ракет, но и других опытных образцов артиллерии, мимо нашего небольшого кортежа прошагал взвод солдат. Судя по веникам, которые они держали под мышками, солдатики направлялись в баню, сотрясая морозный воздух лихой песней.

Расцветали яблони и груши,

Поплыли туманы над рекой.

Выходила на берег катюша,

На высокий берег на крутой.

Выходила, песню заводила

Про степного сизого орла,

Про того, которого любила,

Про того, чьи письма берегла.

Мы переглянулись с Константиновым и рассмеялись. Остальные — офицеры и ученые — недоуменно поглядывали, не понимая, что именно нас так развеселило. Откуда им было знать, что «Катюшу» поют уже по всей России? А тем более то — что скоро «катюши» запоют с палубы русских кораблей и с установок полевых батарей, на страх нашим врагам.

Вечером, я позвал полковника в свой кабинет в домике, специально построенным для высокопоставленных гостей полигона. Трещали дрова в «голландке». Отсветы играли в гранях бокалов, наполненных крымским вином. Константинов сидел в кресле напротив меня. Несмотря на располагающую к отдыху обстановку, взгляд ракетчика был предельно внимателен. И не зря.

— А вы не задумывались, Константин Иванович, — обратился я к нему, — о возможности постройки ракеты на жидком топливе?

Секретное заседание Комитета по русским делам проходило не в Вестминстере и не в Уайтхолле, а в здании, которое официально числилось как «Контора по оптовой торговле колониальным каучуком и красителями». Здание было мрачным, квадратным, из темного кирпича, почти незаметным в перманентном лондонском смоге, пропитанном все той же сажей и удушливым дыханием Темзы. За его непроницаемыми окнами, забранными решетками, царила тишина, контрастирующая с грохотом города.

Внутри, в кабинете на верхнем этаже, воздух был другим — тяжелым, пропитанным запахом воска для мебели, старых книг, коньяка и легким, едва уловимым ароматом дорогих сигар. Стены были обиты темно-зеленым бархатом, заглушающим звуки. Массивный дубовый стол, похожий на саркофаг, занимал центр комнаты. Над камином, где тлели угли, висел портрет королевы Виктории, взирающей с холодной отстраненностью на собравшихся.

За столом сидели четверо. Лорд Чедли, председатель Комитета, человек лет шестидесяти, с лицом, высеченным из слоновой кости, и ледяными серыми глазами. Его длинные пальцы медленно барабанили по полированной поверхности стола. Рядом с ним ссутулился адмирал сэр Бэзил Ферфакс, грузный, с багровым лицом и жестким взглядом моряка, привыкшего повелевать стихией.