— Браво, Алексей Петрович! — улыбнулся Шахов. — Я даже не знаю, есть ли у твоей гениальности границы?

Я нахмурился. Достал из шкафчика бутылку коньяку, откупорил ее наполнил рюмочки, и сказал:

— Меня сейчас больше беспокоит судьба «Святой Марии».

Арктика. Море Баффина. Здесь не было лондонского смога, только бескрайняя, слепящая белизна льда под светом луны. Только это ночное светило, да полярное сияние изредка рассеивали тьму. Русский паровой барк «Святая Мария», корпус которого был усилен для плавания в таких условиях, с глухим скрежетом пробивал себе дорогу.

Полярная ночь превратила это движение в сущую муку. И если бы не придонные теплые течения, русский барк давно бы уже застрял в ледовом плену. За ним серой и неотступной тенью следовал британский паровой фрегат «Ворон», новейший броненосец с мощной машиной и грозными орудиями за башенной броней. Он держался на почтительной дистанции, чуть позади по курсу, как хищник, выжидающий момент для нападения.

Его капитан, Дуглас Маккартур, уже не скрывал флага, и символ морского владычества Британии вызывающе реял на флагштоке, подсвеченный дуговыми фонарями. Британцы не открывали огонь — открытая атака в нейтральных водах могла спровоцировать дипломатический скандал, которого Лондон сейчас особенно боялся после истории с «Эльдорадо».

Правда, сам капитан «Ворона» не знал об этом. Он уже давно не имел связи с Адмиралтейством. Маккартур просто следовал старой инструкции — не дать «Святой Марии» достичь цели, вынудить ее вернуться, заблокировать в какой-нибудь бухте под благовидным предлогом, или, в крайнем случае, «проводить» до места и сорвать высадку.

Капитан «Святой Марии», Григорий Васильевич Иволгин, чье лицо было даже не обветренно, а выдублено арктическими ветрами, тоже не знал о том, что происходит сейчас в мире, но не отрывал бинокля от бронированного призрака, по имени «Ворон», следующего по пятам.

— Надоедливая ворона, — процедил Григорий Васильевич сквозь зубы. — Виляет хвостом, каркает, но клюнуть боится. Держит дистанцию. Ждет, пока мы сами в ледяную ловушку зайдем.

Гидрограф Викентий Ильич Орлов, казалось, видел не только поверхность воды, но и то, что скрыто под ней на десятки футов под килем. Стоя на мостике рядом с капитаном, он изучал в свете керосиновой лампы карту, испещренную собственными пометками — мелкими, но точными, как булавочные уколы.

— Дистанция… — задумчиво проговорил Орлов, не поднимая головы. — Это их слабость, Григорий Васильевич. Они уверены в своем паре и броне. Считают нас тихоходной баржей. Но они не знают здешних вод так, как мы. И не уважают лед.

Третьим в квартердеке сейчас был Игнатий Кожин, охотник-промысловик, чье сухое поджарое тело, казалось, было вырублено из того же материала, что и айсберги. Он молчал, попыхивая индейской трубочкой, но его молчаливое присутствие было весомее многих слов. Он ждал своего часа.

— Что предлагаешь, Викентий Ильич? — спросил Иволгин, опуская бинокль. В его голосе не было сомнения, лишь готовность к риску.

Орлов ткнул тонким пальцем в узкую, извилистую протоку на карте, соединяющую акваторию, где они находились, с более широким проливом, проходящим чуть севернее.

— Пролив Святого Антония. Название — звучит, как ирония судьбы. Ширина в самом горле — не больше двух с половиной корпусов «Марии». Фарватер — коварный, петляет, как змея. Глубины… — он усмехнулся беззвучно, — достаточны для нас. Им тоже… может хватить. А может, и нет.

— Рифы? Подводные камни? — уточнил Иволгин.

— Лед, Григорий Васильевич. Вечный и коварный. — Орлов провел пальцем по краю протоки. — Здесь, на повороте, под самой поверхностью… лежит обломок старого айсберга. Откололся, видимо, лет десять назад, сел на мель и не растаял. Торчит, как подводный клык. Ни на каких картах его нет.

— Откуда же вам, Викентий Ильич, известно об этом клыке? — спросил капитан.

— Я это вижу по многим признакам — форма айсберга, то как он сидит в воде, игнорируя здешние течения… А в общем — профессиональный секрет… Сейчас важнее, что мы пройдем вплотную к нему, борт о борт, по северному галсу. У нас осадка меньше. У «Ворона»… — Орлов сделал паузу, глядя на капитана, — у него осадка больше, и винты огромные. Если он попытается срезать угол, если его капитан возжелает догнать нас в этой узкости… он напорется на этот клык. Броня выдержит, но винты…

— … будут смяты как консервные банки, — закончил мысль Иволгин. В его глазах вспыхнул азарт. — Они последуют за нами?

— Обязательно, — уверенно сказал Орлов. — Они видят, что мы идем в узость. Они уверены в своем превосходстве. Они решат, что мы отчаялись и лезем в мышеловку. Они захотят заблокировать выход или прижать нас у выхода. Гордыня, Григорий Васильевич. Их главный камень преткновения.

Кожин хрипло пробурчал:

— Воронье чутье может подвести. Лед дышит. Но попробовать стоит. Лучше смерть во льдах, чем позор полона.