Петя кивнул, серьезно, по-взрослому. Потом его лицо снова расплылось в восторженной улыбке. Он оглянулся на «Смелый», где матросы уже убирали сходни, готовясь к отходу.

— Папа, а можно еще раз? Ну хоть чуть-чуть посмотреть?

Я выпрямился, снова взял его за руку. Мои глаза, кажется, были чуть влажны от ветра. Или от чего-то другого. Вид победы, пусть и учебной, и детский восторг моего сына — это была та самая Россия, за которую стоило бороться самыми изощренными и опасными способами.

— Пойдем, сынок. Посмотрим, как победители возвращаются к причалу. Это тоже важно видеть. — И мы пошли вдоль набережной, рука в руке, а в ушах еще долго звенело победное «Ура!», смешанное с веселыми криками матросов и плеском волн о гранитные берега Невы. Урок был усвоен. И Петей. И мной.

На баркасе, что шел от «Святой Марии» к «Ворону» царило напряжение. Иволгин, Орлов и Кожин наблюдали за суетой на борту поврежденного корабля противника.

— Ну и зрелище, — хмыкнул Кожин. — Ворона сама себя клюет. Доигрались. Может, оставим их, Григорий Васильевич? И пусть сами разбираются. Нам путь держать.

Иволгин молчал, его ледяные глаза были прикованы к корпусу «Ворона», к мельканию факелов, к фигуркам людей, мечущимся по палубе. Он видел вспышки стрельбы, дым, поднимавшийся не над трубами.

— Они бы нас не оставили, Игнатий Сидорович, — тихо сказал Орлов. Его ученый ум уже анализировал ситуацию. — Правда, не из милосердия. Взяли бы в плен, использовали бы как козырь, но… — он посмотрел на промысловика, — но мы не они, братец.

— Бунт на корабле — страшная штука, — пробормотал Иволгин. — Хуже шторма. Капитана… жалко. Он дрался до конца. Видно по тому, как бунтовщики штурмуют сейчас надстройку.

Кожин фыркнул:

— Жалко? Да они только что потопить нас могли!

— Не они, — поправил Иволгин. — Приказы… Вы, Игнатий Сидорович, вот что, на всякий случай держите свой штуцер наготове.

— Не сумлевайся, господин капитан. Понадобиться, любого срежу… Чай люди, не медведи.

Шлюпка со «Святой Марии», с дюжиной самый крепких хорошо вооруженных матросов, подошла к борту беспомощного «Ворона». Над баркасом нависали обломки винтов, торчащие из воды. На палубе британца собралась толпа — бунтовщики и те, кто просто не знал, что делать. Гаррисон, увидев вооруженных русских, попытался взять инициативу:

— Эй, русские! Мы сдаемся! Берите нас! Уводите с этого проклятого льда!

— Где ваш капитан? — крикнул ему по-английски Иволгин.

— Заперся! Не сдается! — заорал Гаррисон. — Мы вам его выдадим! Только заберите нас!

— Я буду говорить лишь с капитаном корабля ее величества! — холодно ответил русский морской офицер, беря жестяной рупор. — Капитан Маккартур! Вы слышите меня? Это говорит капитан русского барка «Святая Мария»! Предлагаю вам и вашим людям сдаться! Гарантируем жизнь и доставку на твердую землю!

В кают-компании повисла тишина. Маккартур услышал голос русского капитана и смотрел в щель между досками, закрывавшим иллюминатор, на русскую шлюпку, освещенную факелами, на фигуру офицера, на направленные на палубу «Ворона» стволы русских карабинов. Гордость в душе старого морского волка требовала — умри, но не сдавайся русским! Разум напоминал, что это единственный шанс спасти оставшихся верными присяге людей и корабль от полного разграбления и гибели. А за дверью слышались уже не угрозы, а испуганный шепот мятежников, понявших, что их «спасение» может оказаться хуже поражения.

Маккартур опустил револьвер. Его плечи, всегда державшиеся прямо, слегка ссутулились.

— Открывайте, мистер Эдмундс, — сказал он тихо, но четко. — И… поднимите белый флаг.

— Сэр?..

— Это приказ. Мы сдаемся русскому капитану. Не мятежникам. — Он поправил разорванный мундир, стараясь вернуть себе каплю достоинства. — Пусть это будет… капитуляция перед достойным противником. Хотя, — он горько усмехнулся, глядя на русский флаг над шлюпкой, — в этой проклятой войне, кажется, давно нет ничего рыцарского.

Когда дубовые двери кают-компании открылись, и капитан сэр Дуглас Маккартур, бледный, но подтянутый, в сопровождении своих офицеров, вышел на залитую кровью и заваленную обломками и трупами палубу, притихшие мятежники отступили. Кожин, первым поднявшись по трапу, бросил на них презрительный взгляд. За ним поднялись Иволгин и Орлов, а с ними — вооруженные матросы.

— Капитан Маккартур, прошу вас и ваших офицеров подняться на борт «Святой Марии», — сказал Григорий Васильевич. — С зачинщиками мятежа вы вольны поступить по своему усмотрению. Что касается рядовых членов команды, доведите до их сведения, что на борту русского корабля дармоедов не держат. И да, все, что есть на борту ценного и полезного мы забираем, как трофеи. Исключение — личные вещи и бумаги команды. Вам ясны условия сдачи?