–  А я и на самом деле думаю: «Может быть, он убил». Я почти не сомневаюсь, что того типа на складах убил он. Относительно двух других я сомневаюсь, и с каждым часом сомневаюсь все больше. Теперь у меня возникло предположение, что Ника использовали как подставное лицо и что Нику может быть известно, кто подвел его под удар. А следовательно, он может оказаться четвертым.

–  Вам поэтому не хотелось ехать со мной?

–  Я этого не говорил.

–  Но я почувствовала. Слушайте, если вам так надо быть там, поворачивайте машину, я пойму.
– Потом она добавила: - Я всегда могу завещать свое тело науке. Или попытать счастья с другим кандидатом.

Я засмеялся.

–  Ничего смешного, - сказала Мойра.
– Мир идет вперед семимильными шагами, и при современной конкуренции кандидатами не пробросаешься.

–  Возвращаться попросту не имеет смысла, - сказал я.
– Ника хорошо охраняют. Он не может оттуда выбраться, и к нему никто не сможет пройти.

–  Значит, оба ваших «может быть» под надежной охраной, не так ли?

Мы надолго замолчали. Мне хотелось порасспросить ее о Нике и ее муже, но, если б я воспользовался и этой ситуацией, и этой женщиной, я опустился бы до уровня компьютера, до уровня шпиона, а так низко я никогда не опускался.

Незаданные вопросы, растревожив меня, так и остались незаданными. Мозг мой бездействовал. И то чувство, что для меня нет жизни вне работы, которым я иногда взбадривал себя, как наркотиком, вдруг улетучилось.

Женщина рядом со мной обладала незаурядной интуицией. Почувствовав, что я сбросил защитную броню, она прижалась ко мне. Ее тепло согревало меня.

Она жила на берегу Монте #8209;Висты, ее прямоугольный дом - сплошная сталь, стекло и деньги - возвышался на крутой скале.

–  Если хотите, поставьте машину под навес. Может, зайдем в дом и выпьем?

–  Разве что одну рюмку.

Она попыталась открыть дверь.

–  Это же ключ от машины, - сказал я.

Она на минуту задумалась.

–  Интересно, что бы это могло значить?

–  Скорее всего, одно - вам нужны очки.

–  Я и так читаю в очках.

Она пропустила меня вперед и зажгла свет в холле. Мы прошли в восьмиугольную комнату, в которой вместо стен были сплошные окна. Луна висела так низко, что, казалось, протяни руку - и дотронешься до нее; внизу зигзагами белели волнорезы.

–  Приятное местечко.

–  Вы в самом деле так думаете?
– спросила она удивленно.
– Видит бог, пока мы не построились, здесь было красиво, и планы у архитектора тоже были интересные. Но дом нарушил все, - сказала она и, помолчав, добавила: - Построить дом - все равно что посадить птицу в клетку, а птица - ты сам.

–  Это у вас в клинике так говорят?

Она обернулась ко мне с улыбкой:

–  Я много болтаю?

–  Вы предлагали выпить.

Она придвинулась ко мне: в скудном свете, проникавшем сквозь окна, лицо ее серебрилось, глаза и рот казались черными.

–  Что вы хотите?

–  Шотландское виски.

Она отвела глаза. Меня снова поразил ее незащищенный взгляд; он промелькнул так же неожиданно, как мелькает свет, зажженный где #8209;то в глубине дома.

–  А если я передумаю?
– сказал я.

Она не стала противиться. Сбросив одежду, мы рухнули на ковер, как борцы, у которых одинаково почетным и достойным считается пригвоздить противника и быть пригвожденным им. В какую #8209;то минуту она вдруг сказала: «А ты нежный».

–  В старости есть свои преимущества.

–  Не в этом дело. Ты напомнил мне Сынка, а ему ведь было всего двадцать. С тобой я снова почувствовала себя Евой в раю.

–  Такие разговоры нас далеко заведут.

–  Ну и пусть, - она приподнялась на локте.
– Тебе неприятно, когда я говорю о Сынке?

–  Как ни странно, нет.

–  Правильно. Бедняжка был такой никчемушный. Но нам было хорошо вместе. Мы жили, как несмышленые ангелы, друг для друга. Он до меня не знал женщин, я знала только Ральфа.

Когда она заговорила о муже, у нее упал голос, а у меня - настроение.

–  Ральф был ужасно техничный и самоуверенный. Он врывался в постель, как армия колонизаторов в слаборазвитую страну. А с Сынком все было совсем иначе. Он был такой трогательный, такой сумасшедший. Наша любовь была фантазией, в которой мы жили… Мы играли, все равно как дети играют в папу и маму. Иногда Сынок делал вид, что он Ральф. Иногда я делала вид, что я его мать. Тебе кажется, мы были не в своем уме?
– спросила она с нервным смешком.

–  Спроси Ральфа.

–  Тебе скучно?