– Вот в таком разрезе, - сказал Спиридонов.
– И чтобы далее не шуметь...

Офицер оставил женщину и, вынув пистолет, тут же пустил себе пулю в лоб. Все произошло стремительно. Вытянулись шеи.

– Доигрались?
– сказал Спиридонов.
– Чего это он там?

– Да была причина... Она его наградила!

Спиридонов повернулся к Безменову.

– Видал, как офицерик себя шлепнул? Будто до ветру сходил. Просто! Нехороший признак, Павел. Перестали люди жалеть себя. От этого, чувствую, и война впереди будет жестокая - без жалости...

Павел Безменов признался:

– А я вот все думаю... Может, мне вернуться в Мурманск?

– Погоди. Не лезь поперед батьки в пекло.

* * *

Под пение фанфар и дробь барабанов открылся в Мурманске краевой съезд. На сцену клубного барака вынесли знамена: красное на одном древке с андреевским флагом, флаги Британии, Франции, Италии, Бельгии, Японии и Штатов Америки.

Процаренус вздрогнул, когда знамена Антанты взмахнули разом и грубая ткань флагдух коснулась его лица, словно наждачной бумагой. Башни крейсера "Глория" изрыгнули салют, приветствуя съезд, и Процаренус опять вздрогнул: он еще не привык и терялся.

– Товарищи!
– провозгласил сияющий Юрьев с трибуны.
– Мы счастливы, что наш съезд, скромно проводящий свою работу в тягчайших условиях раздора и провокаций, может приветствовать сегодня чрезвычайного комиссара товарища Процаренуса...

Было много речей, и адмирал Кэмпен сурово чеканил слова о готовности Англии поддержать краевой Совет Мурмана не только башнями крейсеров, но и маслом, досками (кстати, из Онеги), гвоздями, подошвами для сапог и шпалами в креозоте. Лятурнер - более скромный и сдержанный - зачитал заявление правительства Франции к населению Мурмана.

– Правительство Французской республики, - говорил Лятурнер, посматривая на Процаренуса, - не имеет намерения посягать на целостность русской территории и заявляет, что обладание Россией Мурманским краем представляется ему, этому правительству, вопросом исключительной важности, и оно рассматривает оборону Мурманского порта и железной дороги к нему от посягательств финно-германских аннексионистов как дело первостепенное...

Процаренус встал и пожал Лятурнеру руку.

– Я счастлив... счастлив был слышать!
– сказал он.

Но вот на сцене в узеньких брючках, широченный в плечах, появился представитель Америки - лейтенант Мартин; ему хлопали еще до того, как он раскрыл рот; в самом деле, как не похлопать такому парню - красногубый, здоровый, красивый...

– Найдутся недалекие люди, - заговорил атташе, - которые захотят уверить вас в том, что мы пришли сюда с задней мыслью. Мои дорогие друзья! У нас нет задних мыслей... Как только нужда в нашей помощи кончится в России - мы уйдем сами. И мы не сделаем ни одного усилия для захвата вашей территории. Наш долг - приготовить мир для счастья и мира! Нам открыт один путь: мы должны победить, и мы победим!

Юрьев яростно хлопал в здоровенные ладони боксера:

– Товарищи, просим нашего комиссара...

Процаренус, робея, поднялся на шаткую трибунку.

– Что сказать?
– начал он.
– Я растроган, как никогда. Честно признаюсь, я ехал сюда и мне казалось, что придется лишь карать и вести следствия. И что же я вижу? Радостные лица людей, братские пожатия под знаменами братских наций. И наконец, мне остается только приветствовать этот удивительный контакт горячих сердец в этом ледяном краю и выразить надежду, что Страны Согласия и впредь не оставят в беде этот дикий край, где не родится даже картошка...

В перерыве Процаренус заговорил о флотских делах с Юрьевым, и вывод был парадоксален: в гибели и разрухе кораблей повинен в первую очередь... Совжелдор!

– Если не верите мне, - сказал Юрьев, - можете переговорить с военным инструктором края Звегинцевым, он человек опытный, и он подтвердит, что ликвидация таких организаций, как Совжелдор и Центромур, - первейшая задача в мурманских делах.

– Я подумаю, - ответил Процаренус...

Потом был банкет в батарейной палубе крейсера "Глория", ибо кают-компания не могла вместить все шесть вагонов канцелярии Процаренуса. Палуба казематов сверкала в огнях разноцветных фонариков, замки орудий торчали под столами, а сами стволы пушек уходили в забортное пространство. В полночь по трапам повалила публика с берега. Появился и лейтенант Басалаго, весь в черном, словно на похоронах, и его представили чрезвычайному комиссару.

– Мне о вас так много говорили, - сказал Процаренус, - и так много дурного, что я заранее успел полюбить вас...

Ударила музыка, и, качая тонкими бедрами, подошла, обтянутая сизым хаки, словно чистая голубица, секретарша Мари.

– Комиссар, - сказала она, не откладывая дела в долгий ящик, - один хороший шимми, и - пусть летит ко всем чертям!

– Вы тоже из Мурсовдепа?
– ошалело спросил Процаренус.

– Нет, я из французского консульства. Но это дела не меняет, по глазам вижу, что я вам нравлюсь.