Слова "Вы" и "Ваши" были написаны с большой буквы: уважая, угрожали. Комлев сложил письмо полковника Торнхилла, сунул его под пятку в сапог, чтобы не мешал гвоздь. Понюхал пар над котелком: пожалуй, скоро обедать.

Неожиданно дверь теплушки поехала на роликах в сторону, и в проеме дверей выросла фигура Тима Харченки.

– Есть, - сказал он, запрыгивая в вагон, - такая картина у моего земляка, профессора Репина. Называется она "Не ждали". Очинна проникновенная картина, прямо так и шибает в душу...

– Шибай и дальше, - ответил Комлев, сидя на корточках возле печурки. Это ты прав: мы такого хрена к столу не ждали.

Харченко, приосанясь, пошелестел бумажкой: формат бумажки и печать были такие же, как и в письме Торнхилла.

– Вот и мандат!
– заявил.
– Прислан в твой отряд комиссаром. Ты да я нас двое, ррравняйсь!

– Выровняй и этих, - показал Комлев.

Из глубины вагона торчали черные пятки отдыхавших бойцов. Они, как побитые, вповалку лежали на нарах, обнимая свои винтовки: с оружием здесь не расставались - жизнь была начеку.

Гвоздь в сапоге проколол письмо полковника Торнхилла и снова жалил ногу. Комлев, морщась от боли, добавил в свое варево соли и брякнул ложкой по котелку:

– Ну что ж! Ты, комиссар, как раз к обеду явился. Сидай! Харченко принюхался:

– Клийстир, што ли? Брандахлыст мое почтение, как на каторге. Толичко благодарствуем покорно. Встал я сей день раненько, Дунька моя как раз оладьи спекла, мы уже сыты...

– А коли сыт, - ответил Комлев, - так чего притащился?

– А мы не побираться ходим... Вот и мандат!

– Дай твой мандат сюда, - протянул руку Комлев.

Сложил мандат и сунул его в сапог поверх письма Торнхилла; вот теперь было хорошо, гвоздь не мешал. У Тима Харченки даже глаза на лоб полезли от такой наглости.

– Да ты... Знаешь, кем подписано? Сам генерал Звегинцев меня в эту вашу поганую житуху окунул.

– Потому-то и не нуждаемся, чтобы ты "комиссарил". Мы таких, как ты, даже на племя оставлять не станем. Прямо на убой посылать будем... Не нравится?
– засмеялся Комлев.
– Проваливай!

Харченко выскочил из вагона, крикнул на прощание:

– Железной рукой революционной справедливости мы задушим власть насильников и посягателей... вот как!

Поезда еще выходили из Мурманска, во всяком случае - при оружии и смелости - за Кандалакшу выбраться было можно. Комлев похлебал баланды, достал маузер, натискал обойму желтыми головками патронов.

– Эй, ребята!
– обратился к нарам.
– Я пошел... Ежели не вернусь живым, разрешается отряду отойти вдоль дороги.

Шагая по шпалам, завернул в буфет, попросил пива. К нему из потемок подступил Небольсин - небритый.

– Я разговаривал с Песошниковым, - сообщил таинственно.
– Сейчас перегоняем к югу порожняк. Пока не обыскивают. Здесь - конец. И тебе. И отряду... Хочешь?..

– Хочу, - сказал Комлев.
– Песошникова я знаю, тебя тоже знаю, вы мужики ничего, с вами жить можно... Да только, инженер, посуди сам: уеду я, ведь радоваться все гады станут. Нет, брат, спасибо, моя статья - здесь оставаться.

– Глупо, - возразил Небольсин.
– Кому и что ты докажешь?..

* * *

Звегинцев был занят - Комлеву пришлось обождать в "предбаннике". Тем временем Звегинцев обламывал командира "Аскольда" - кавторанга Зилотти.

– Вы понимаете, - убеждал он его, - что крейсер, которым вы командуете, несет отныне угрозу Мурманску и той власти, которая всенародно установилась на Мурмане.

– Угрозу? Не понимаю.

– Необходимо сдать боезапас!

Зилотти искренне возмутился:

– Крейсер "Аскольд" - единственный на рейде, который сумел при всеобщей анархии и развале на кораблях флотилии сохранить боеспособность и традиции русского флота{20}.

– Русского флота, кавторанг, давно не существует!

Лучше бы Звегинцев не произносил этой фразы - Зилотти даже передернуло в бешенстве.

– Генерал!
– сказал он, шагнув к столу.
– Вы чего от меня добиваетесь? Чтобы я пошел на сговор с вами и своими же руками снял орудия и опустошил погреба? Нет! Меня поддерживает команда, а я буду поддерживать ее, как командир этой команды...

Звегинцев тихо объяснил:

– Там большевики... Орудия вашего крейсера поддерживают и большевистский Совжелдор, и бандита Комлева, который, вооруженный до зубов, сидит в нашем городе.