...Среди арестованных Спиридонова не оказалось. Красноармейцев прогнали по шпалам мимо, и Сыромятев открыл окно.

– Эй, рыжий!
– позвал он одного.
– Передай товарищу Спиридонову. Башкой ответишь! Лично ему в руки! Больше никому!

Торнхилл вернулся в вагон:

– Женщины, жившие с большевиками, с разъезда ушли. Я не стал их удерживать: это дело личное. Теперь надо ждать реакции Москвы на наши действия... Может, выпьем, полковник?

Они выпили.

– В ближайшие дни, - ответил Сыромятев, разворачивая на коленях у себя газету с бутербродами, - все неясное определится. Или - или! Как вы думаете?

– Налейте еще, - попросил Торнхилл.
– Я отвратительно чувствую себя в этих краях. Вот уже третий месяц не могу заснуть. Просыпаюсь среди ночи прямо в глаза лупит солнце. Да еще какое солнце! Когда будет тьма?

– Скоро, - ответил Сыромятев.
– Прошу, полковник.

– Благодарю, полковник.

И они - чокнулись.

* * *

Был уже поздний час, но в британском консульстве лампы не зажигали. Уилки сидел у себя на постели, пил виски и заводил граммофон с русскими пластинками. Особенно ему нравился Юрий Морфесси, - пластинка кружилась, и лицо красавца Морфесси, изображенное на этикетке, расплывалось, как в карусели.

Вернись, я все прощу - упреки, подозренья.

Мучительную боль невыплаканных слез,

Укор речей твоих, безумные мученья,

Позор и стыд твоих угроз...

Дверь тихо отворилась, и вошел бледный Юрьев. Остался на пороге, не вынимая рук из карманов, и по тому, как обвисли полы его короткого пальто, Уилки определил: "В левом - браунинг, в правом - кольт".

– Погоди, - сказал ему Уилки.
– Очень хорошая песня.

Мы так недавно так нелепо разошлись.

Но я был твой а ты была моею.

О, дай мне снова жизнь

вернись!

Пластинка, шипя, запрыгала по кругу. Уилки снял мембрану. Налил себе виски, взбудоражив спиртное газом из сифона.

– А хорошо поет, верно?
– спросил равнодушно.

– Мне нужно видеть консула Холла, - мрачно ответил Юрьев.

– Консул спит. Зачем тебе?

Юрьев шагнул на середину комнаты:

– Звегинцеву - дали? Басалаго - дали? А мне - кукиш?

Уилки ответил ему - совсем о другом:

– Мы очень много пьем здесь. Хорошо ли это, Юрьев?

Юрьев молчал.

– Я думаю, - продолжал Уилки, - что это, наверное, очень плохо... Кстати, ты хочешь выпить?

– Дай!

Уилки налил ему чистого виски, и Юрьев жадно выхлебал.

Широко взмахнув рукавом, вытер рот и заговорил:

– Ленин по всей стране объявил о том, что я поставлен вне закона. Завтра "Известия" уже разойдутся по всей России. А знаешь ли ты, Уилки, что значит быть "вне закона"? Это значит, что любой человек может убить меня, как собаку... Дайте же и мне охрану!
– потребовал Юрьев.

Уилки закрыл глаза. Ему ли не знать, что это такое. Когда его последний раз объявили вне закона? Кажется, в Палестине. Да, там. И горячий песок пустыни скрипел на зубах, и арабы стреляли в него с высоких верблюжьих седел, и эта турчанка с маленькими трахомными глазами... Она-то и спасла его! Именно она! А когда он сунулся в свое консульство, то ему сказали там спокойно: "Консул спит".

– Консул спит, - сказал Уилки бесстрастно и жестко. Юрьев сцепил в зубах черешневый мундштук канадской трубки.

– Завтра, говорю я тебе, "Известия" разойдутся. Сейчас ночь, и я знаю: наборщики уже тискают обо мне приказ Ленина... Звегинцеву-то вы дали? Басалаго дали? А я - что? Хуже их?

Уилки опять посмотрел на карманы юрьевского пальто: "Нет, я, пожалуй, ошибся: кольт - в левом, браунинг - в правом". И снова молчал, думая... Турчанка с трахомными глазами завернула его тогда в душные верблюжьи кошмы... а консул спал, подлец!

– Консул спит, - повторил Уилки и снова выпил.
– Он ужасно лягается, но разбудить его... можно! Пойдем, Юрьев...

Холл действительно спал. Его разбудили.

– Вот, - сказал Уилки, смеясь, - пришел представитель Советской власти и просит спасти его от Советской власти...

Консул даже не улыбнулся.

– Что же вы так, Юрьев?
– спросил он.
– Не побереглись. Уилки, я не возражаю: выделите для совдепа охрану.

– Спокойной ночи, сэр. Я очень благодарен вам, сэр!

Из коридора раздался сочный голос лейтенанта Уилки:

– Выпустить совдеп с охраной. Запечатать двери на ночь. Откинуть щиты в окнах. Пулеметы - к огню...