Моя мама расстроенно промолчала.

Вечером тетю Грушу вырвало творогом, а потом еще чем-то ко-ричневым, похожим на подсохшую кровь. Глаза у нее помутнели и закрылись. Я несколько раз позвала ее по имени, но она не откликнулась, только вяло пошевелила рукой.

Мы вызвали врачей. Врачи несколько раз повторили слово "инсульт" и уехали. Я спросила:

– Что значит инсульт?

– Это значит, что тетя Груша скоро умрет!
– ответила моя мама.

– Не может быть!
– не поверила я.
– Ты перепутала!

Изо рта тети Груши лилась коричневая жидкость, и моя мама поставила таз рядом с ее кроватью. Глаза тети Груши были закры-ты, но лицо казалось спокойным.

– Вряд ли она придет в себя, - сказала моя мама, пристально вглядываясь в нее.

– Она умирает...
– поняла вдруг я.
– Но как же я буду жить без нее? Как я буду жить?

– Ты будешь жить со мной, - ответила моя мама, глядя в сторо-ну. Разве тебе плохо?

– Мне нужна тетя Груша, - объяснила я.
– Она отдавала мне сдачу в магазине. Она читала мне "Голубой цветок", да ты этого просто не поймешь...

– Но я постараюсь...

– Да чего там!
– махнула я рукой.
– Я не хочу... Послушай, - и я пристально посмотрела на мою маму. Зеленые тапочки едва держались на бледных ногах.
– А ты не могла бы умереть вместо нее?

И мы обе обернулись на тетю Грушу. Коричневая жидкость лилась уже не только изо рта, но и тонкими ручейками вытекала из ноздрей. А лицо было спокойным, как будто бы раннее утро на улице Гоголя и она вот-вот должна была проснуться.

– О чем она думает?
– спросила я.

– Ей снится сон про ее прошлую жизнь, - ответила моя мама.

– Ты не знаешь какой?
– спросила я.

– Может быть, и знаю...
– улыбнулась моя мама.

– Что ей снится?
– крикнула я.

В глазах у меня было мокро и тяжело. Комната, в которой мы стояли, расплылась, и следом за ней расплылось лицо моей мамы. Я видела только розовое дрожащее пятно с закрытыми глазами над белым светящимся платьем. Я слышала ее голос и свистящее дыхание тети Груши.

– Ей снится лето, - рассказывала моя мама и раскачивалась в разные стороны, как фарфоровые старики, сидящие на пианино в гостиной.
– Очень жарко. Середина июня. Много комаров, но чтобы они не кусали тетю Грушу, она мажется одеколоном "Гвоздика". Она стоит на берегу реки и смотрит на дядю Киршу, который протягивает ей руку из лодки, а в лодке лежат удочки...
– и вдруг спросила: - Ты помнишь, Леля?

Комната сразу же стала ясной, и таким же ясным стало ее лицо и шелковый белый халат с серебряными блестками.

– Ты помнишь, Леля?
– ласково повторила она.

– Нет, - ответила я, ясно увидев лицо тети Груши, перепач-канное коричневой жижей.

И тут же все расплылось.

– А берег той реки высокий-высокий, и на склоне - гнезда ласточек. Они летают над рекой, и ты спрашиваешь, почему у них раздвоенные хвосты. А дядя Кирша зовет тетю Грушу к себе в лодку, но тетя Груша не идет, потому что еще не насмотрелась на ласточек. А я держу тебя за руку. И вот тетя Груша села в лодку, и дядя Кир-ша уже хотел оттолкнуться от берега, но ты вдруг вырвалась от меня и с размаху прыгнула к ним. Лодка отчалила, и я осталась одна...

На следующий день я пошла к женщине с квадратным лицом отнести три рубля. Она открыла мне дверь, и я, увидев ее, зары-дала.

– Что случилось, Леля?
– сухо спросила она.

– А то, - ответила я.
– У меня умирает тетя Груша.

– Очень жаль, - сказала женщина с квадратным лицом и ука-зала мне на стул. Я села. На спинке было вырезано "Здесь был Юра", напротив стояли стулья Вити и Сережи.
– Начнем урок.

И стала спрашивать меня по-английски про мебель в нашей квартире. Я ответила на все ее вопросы и уронила на пол три рубля. Женщина с квадратным лицом тяжело наступила на них тапкой.

Вечером я вошла в комнату тети Груши. Ее глаза были откры-ты, но она не видела меня. Ее взгляд мутно блуждал по комнате и иногда случайно цеплялся за пирамиду коробок с ее вещами. Все коробки были перевязаны, кроме одной, самой верхней, из которой мы достали шкатулку с пуговицами.

Коричневая бабочка ее глаз умирала.

Я знала, что сейчас в изголовье ее кровати кто-то стоит, но не видела кто. Я опасалась, что ангелы еще не прилетели и что это их отыскивала она блуждающим взглядом по углам комнаты.

Я встала в изголовье ее кровати, стала размахивать руками и шептать: "Пошли прочь, бесы, прочь! У нее не было грехов, а если и были, то так, ерунда. Ее за них обязательно простят..." Но мои руки хватали только пустой воздух. И вдруг глаза тети Груши прояснились. Она в упор смотрела на кого-то, а потом подняла к лицу тяжелую руку и вытерла рот от коричневой жижи.

– Мама!
– крикнула я.
– Иди скорее! Беги... Ангелы поднесли тете Груше испить чашу. Вот она, смотрит на них! Беги!