Шрифт:
– Да нет. По телевизору увидел. Наложил кальку, обвел карандашиком, подкрасил.
– Понятно...
– Она несколько расслабляется.
– Ну тогда раз с делом покончено, то я... То я теперь вот еще зачем пришла. Мы ведь с тобой расстались, верно?
Я утвердительно киваю.
– Из-за моего мужа, так?
– Из-за него в том числе.
– Испугался, что побьет?
– Все мы чего-нибудь боимся. Ты, к примеру, боишься ставить себе уколы.
– Хорошо... В прошлый раз ты, кажется, говорил, что согласен ответить на любые мои вопросы.
– Я не отказываюсь.
– Вот и ответь. В какой именно из моментов, в какой день и какой час я перестала тебе нравиться? Когда ты встретил эту индюшку или раньше?
– Это так важно?
– Конечно!
– с вызовом подтверждает она.
– Пригодится на будущее.
– Ты же замужем, дурочка!
– Все равно. Я свободный человек! Как хочу, так и живу!
Что и говорить, Людочка - девочка практичная, и я киваю ей на диван.
– Тогда садись. Правда будет суровой. Ты готова к ней?
Она напряженно стискивает кулачки и кивает.
– Наверное, я плоха в постели, да?
Ей хочется казаться циничной, но таковой она только кажется.
– Садись, - цежу я.
– И слушай...
***
Речь мою вряд ли можно назвать цицероновской, но я действительно готов помочь ближнему. Начав издалека - с идей ветреника Эпикура, я легко качусь под уклон, словесным потоком, точно сливочным маслом, смазывая свой путь. Особенно напираю на супружескую верность, упоминаю нюансы, упрочающие брак. Как знать, если бы с подобными нравоучениями выступали перед собственными дочерьми мамаши, может и обиженных судьбой Людмил было бы на пару порядков меньше. Но ничего подобного этой девоньке в детстве не говорили. Кроме банального, что все мужчины сволочи, что ушки следует держать востро, а, танцуя, прижиматься к мужчине сугубо ладошками. И конечно же, никогда она не дружила с мальчиками, не знала и не понимала их, а на мужа, когда пробил час, вышла точно на охоту, не помышляя ни о взаимности, ни о таком пустячке, как любовь. Бедная несчастная Людмилочка! Злая, ядовитая и яркая, точно обложка "Плейбоя"...
– А почему у тебя часы на потолке?
– Неожиданно прерывает она меня. Мои сентенции ей неинтересны, а вот часы вызывают явное подозрение.
– Часы?
– Я поднимаю голову, разглядывая свои куранты. А ты не догадываешься?
Людмила краснеет.
– Какой же ты пошляк!
– Кулачки ее стискиваются еще крепче.
– Глупая! Я тебе десять раз объяснял про Агафона. Сбросить что-нибудь со стены - ему что пылинку сдуть, а на потолок он забираться не любит. Кроме того, я занимаюсь йогой. Всякие там стойки, мостики и прочие позиции, когда голова преимущественно внизу. А время я знать просто обязан, чтобы не перестоять лишнего. Вот потому на потолке. Так удобнее.
– И палас тоже для йоги?
– Естественно! А ты что подумала?
– Я подумала...
– Она хмурит лобик, потому что действительно в этот момент задумывается, пытаясь сообразить, о чем же она подумала.
– Я, наверное, подумала, что больно уж ты легко расстаешься с прошлым.
– В том-то вся и прелесть, что я с ним не расстаюсь. Расстаться, значит, отторгнуть, перечеркнуть, а кто тут говорит об отторжении?
– Я машу руками, словно разгоняю дым. Прошлое, моя милая, - это память. Это то, что греет и заставляет улыбаться. А вы, дуры такие, превращаете его в какой-то срам. Либо было, либо не было! Либо принц, либо скотина. Честное слово, какой-то детский максимализм! И не только, максимализм! Эгоизм тоже.
– Эгоизм?
– она взвивается.
– Это я-то эгоистка?
– Не я же, правда? Я естественен и ничего от тебя не требую. Ни тогда, ни сейчас. Я на вашу свободу не посягаю, а вы на мою предъявляете сто сорок три претензии.
– Да кому ты нужен, олух царя небесного!
– Удивительная последовательность, - я укоризненно качаю головой.
– А мне вот помнятся иные слова.
– Это потому что я была дурой!
– И я о том же. Только не была, а есть...
Она бьет наотмашь, почти профессионально. Явно не впервые. Выучка себя выдает. Возможно, сказывается влияние мужа боксера. От звонкой оплеухи в голове у меня завывает метель, гудят колокола и звенят бубны. Раскисший "резиновый" зуб неловко проглатывается. Не довольствуясь сделанным, Людочка швыряет на пол мое любимое блюдечко. Еще одна горсть осколков. Значит, снова доставать веник.
– Крепко!
– Я опускаюсь на диван и потираю виски.
– А главное - за что?
– Тебе этого не понять!
– Бросает она надменно.
– Где тут выход?
– В прихожей.
– А прихожая где?
Вопросы гениальные. Найти прихожую в однокомнатной квартире иной раз действительно непросто. Тем более, если в этой самой квартире ты побывал всего раз двадцать или тридцать. Тем не менее, я покорно поднимаюсь с дивана и иду провожать Людмилу до двери.
– Внизу замок с рычажком, вот так надо потянуть...
– Это я помню.
– Гостья выжидательно смотрит мне в глаза, и я понимаю, что она доигрывает последнюю сцену трагедии.
– Но ты... Ты ведь мне позвонишь?
– Зачем?
– Ну... Просто так?
– Конечно. Если просто так, почему не позвонить?
– Зимой у меня снова курс уколов.
– Я не профессионал и по рукоятку у меня плохо получается.
– Зато у тебя небольно.
– Она идет на попятную. А муж через неделю в Москву улетает. Там у них отборочные соревнования. В финал он, конечно, не пройдет, но дня на три-четыре задержится.