Шрифт:
– А охрана? У него одних бойцов - десятка четыре!
– Полтора взвода, значит?
– Петр переводит количество боевиков в понятные ему единицы, и глаза швейцара все более разгораются мрачноватым блеском.
– С вертушки одним плевком положить можно. Охрана - это еще не бойцы.
– Ты, главное, скажи, на кого ссылаться!
– Тормошит швейцара Семен.
– А так пусть и скажет: сержант, мол, Петр Селиванов. Особая рота спецназа сороковой армии.
Произносится это таким тоном, что мы прикусываем языки. Ясно, что посягать на сказанное - все равно что чихнуть на полковое знамя. Торжественно допив коньяк, мы жмем Пете медвежью руку и солидно откланиваемся.
Глава 10 Светить - и никаких гвоздей!..
Парни комплекции Рэмбо подлавливают меня в паре кварталов от родного дома. Скоренько и недружелюбно охлопав, прислоняют к теплому заборчику.
– Как со штрафом? Келарь скучать начинает.
– Как раз иду на почтамт.
– Это еще зачем?
– Может, перевод кто прислал.
Они не верят. Пальцем манят поближе. Я наивно шагаю вперед, и с дистанции плевка один из бритоголовых посылает свою правую кувалду мне в лоб. Я уклоняюсь ровно настолько, чтобы наткнуться на кулак его приятеля. Из глаз сыпятся искры.
– Указание шефа, - добродушно поясняет один из парнишек.
– Чтоб, значит, не забывал про должок.
– Мне бы на секунду ваши мышцы, - бормочу я.
– Чего, чего?
– Деньги, говорю, на почтамте ждут.
– Не виляй, Тема.
– Я не виляю. Вы же это... Сказали - три дня.
– Три-то три, да только не шибко ты торопишься, как я погляжу.
– Знакомый крепыш с головкой-тыковкой заправляет мизинец в ухо, ковырнув пару раз, сладко жмурится. Его добродушный вид вводит меня в заблуждение.
– А чего торопиться? Время еще есть.
– Да ну?
– Конечно. Вы когда у меня были? Вона когда. Почти вчера. А сегодня - еще сегодня.
Локоть ближайшего верзилы вонзается в мой живот. Шипя от боли, я опускаюсь на корточки.
– Чего это ты позеленел? Никак поплохело?
– Обладатель головки-тыковки заботливо присаживается рядом.
– Отчего же... Всегда приятно ощутить локоть товарища.
– Ты дурочку не гони, шутник. Не верит тебе Келарь. И я не верю. Так что надо бы имущество твое проинспектировать. Так сказать, на всякий пожарный.
– Я уже говорил: у меня картины есть.
– Видели мы твои картинки, фуфло одно. Тем более - это все движимое, а нам недвижимое нужно. Разницу понимаешь?
Я трясу головой.
– Ну вот... Дача есть?
– Вы чего? Откуда!
– Может, садовый участок?
– Не-а.
– Гараж?
– Гараж есть.
– О!
– Взгляд бригадира проясняется.
– Чего же ты раньше молчал? Веди.
Делать нечего. С таким конвоем Сусанин и тот бы растерялся. Тем более, что гаражи совсем рядом. Через несколько минут мы уже на месте.
– Все, пришли. Ключ, правда, дома лежит, так что открыть не могу.
– Неважно.
– Начальник конвоя вперевалку приближается к свежевыкрашенному гаражу соседа, щелкает пальцем по массивному амбарному замку.
– Что внутри?
– "Жигули", восьмая модель.
Браток совсем веселеет.
– Ну вот, а ты переживал! Денег, болтал, нет. Вот же они - деньги!
– Так это не мои. Соседа.
– Чего?
– Я говорю - соседа. Его это гараж, а мой рядом, - я указываю пальцем поточнее, чтобы было понятно, что именно называется моим гаражом. Какое-то время обладатель головки-тыковки ничего не понимает. Полуметровый закуток между гаражами, затянутый тонкостенной жестью никак не согласуется в его представлении с гаражом.
– Ты это... В натуре!..
– Он по-рыбьи хватает ртом воздух.
– Чего гонишь? Это же чулан какой-то, не гараж. Что там можно хранить?
– Ну... Банки с капустой, рейки всякие. А из транспорта велосипед.
– Чего?!
– Велосипед. Дорожный, со спидометром. Я на мопед копил, да инфляция помешала.
– Инфляция, говоришь?!
– Правый кулак бригадира ощутимо встряхивает мою печень. Теперь воздух глотать приходится уже мне. Еще удар, и я падаю на колени.
– Издеваешься?
– Обладатель головки-тыковки склоняется надо мной. Крючковатым пальцем цепляет меня за ворот. Короче, так, Артемка, шутки кончились. Начинается время взносов. У тебя чуть больше суток, так что собирай денежки.
– Я это... Про крышу сказать хотел.
– Чего?
– Петр Селиванов, из особой роты...
Очередной удар производится ладонями по ушам, и фраза застревает в горле. Оглушенный, я придерживаюсь за землю, чтобы окончательно на упасть. Щебень выскальзывает из-под ладоней, все кругом дьявольски неустойчиво.
– Крыша у него... Придумай что-нибудь получше!
Они уходят, а я обессиленно приваливаюсь головой к дверце собственного гаражика. С любопытством прислушиваясь к собственным болезненным ощущениям. Говорят, в предшоковом состоянии это бывает. Свое тело воспринимаешь, как чужое. Со временем однако боль утихает, мне становится легче. Шуршит гравий, кто-то приближается сзади.