Выйдя на балкон, я чмокаю губами. Дворовой пес Грымзя поднимает голову, уловив меня агатовыми глазами, на всякий случай виляет хвостом. Старый прохиндей, волк урбанизированного пространства, он прекрасно знает, что манна с небес сама по себе не сыплется. Тем не менее, в чудеса ему тоже хочется верить. Всякое в жизни бывает. Иной раз и впрямь могут швырнуть кусок колбасного изделия. Но, увы, колбасы у меня нет, и чуда не происходит. Без сомнения презирая меня, пес удаляется со двора. Четвероногий для меня и друг для других.

На соседнем карнизе творится оргия. Черноклювый воробей с полдюжины раз пикирует на встопорщенную воробьиху. В конце концов у него все получается и, отлетев в щель под балконом, он распластывает крылья и теряет сознание. Видимо, от усталости и счастья.

Самое смешное, что из-за стекла на весь этот разгул страстей изумленно смотрит кошка. Она явно в шоке, и состояние у нее близкое к инфаркту.

А далеко-далеко вертлявой рекой вьется дорога. Крохотные, не больше клопиков, по ней перемещаются грузовики и легковушки. Одни едут слева направо, другие наоборот. Жизнь бессмысленно перемешивает людей и технику, и, глядя на этот бестолковый круговорот, я начинаю впадать в прострацию. Грымзя внизу ложится на брюхо и, волоча задние лапы, ползет по асфальту словно раненный боец. Это его собственное "ноу-хау" метод борьбы с насекомыми. Таким образом он успевает проползти метров десять, когда звонок в дверь отрывает меня от раздумий. Пройдя в прихожую, я предусмотрительно приникаю к глазку. По счастью, это всего-навсего Семен.

– Хари, Рама!
– приветствует он.

– Хари, Сема!
– я затаскиваю его на кухню и усаживаю на табурет.
– Давно не виделись.

– Еще бы!
– Он водружает на стол початую поллитровку.
– У Вована, понимаешь, именины. Ты ушел, а я вдруг вспомнил. Третий год паршивцу! Само собой, решил отпраздновать. Только ты ведь знаешь, дома нельзя. Жена без того пилит. Знаю, говорит, вас поэтов! Вам только и нужно, что одиночество и много-много женщин!

Я как заклинание повторяю про себя словесный ребус. Загадочный каламбур, что в состоянии измыслить только бдительная супруга. Одиночество и много-много женщин... Ну, конечно же! Вот она изюминка мира! То, чего нет, но к чему мы всегда стремимся. И правильно говорил Ла Брюйер: все наши беды проистекают от невозможности быть одиноким...

– Вот и пришлось к тебе топать.
– Удрученно подытоживает Семен.
– Какая разница где пировать, верно?

– Так-то оно так, только у меня, Сема, велосипед сперли.

– Тоже отметим. В смысле, значит, помянем. Дорогой был велосипед?

– Дорожный. Со спидометром. Сам скорость показывал.

– Такой действительно жаль...
– Гость глазами указывает на буфет.
– Готовь стаканы и закуску.

– Стаканы есть, а всей закуски - одна краюха.

Семен мнет краюху пальцами, осторожно пробует на зуб.

– Сколько лет этому кирпичу?
– Он пристукивает краюхой по столу. Звук получается гулким.

Укоризненно качая головой, я декламирую:

– Ты другу за шиворот бросил кусок

Хлеба того, что крестьянин испек,

Того, что рабочий привез на коне,

Что Ленин любить приказал нам вдвойне.

– Кого любить-то?

– Что кого?

– Любить, спрашиваю, кого приказал? Коня или рабочего?

– То же мне, поэт-песенник! Ода чему посвящена? Хлебу. Его и любить.

Семен добродушно гогочет.

– Голь бесталанная! Эх, вы! Туда же - сочинять!..

– Сам ты голь!

– Ладно, шучу. Кто-то дерется за время, а кто-то и за материю, - взгляд Семена чуть затуманивается.
– Первые рискуют проиграть все, вторые вообще никогда не выигрывают.

– В чем же тогда вселенская суть?

– А ни в чем. Живем - и хорошо!.. Давай тяпнем, Тема, за моего Вована - молодого и глупого, растущего несмотря на мировые катаклизмы.

Он откупоривает бутылку, и водка журчит, ядом переливаясь в стаканы.

– Стоп!
– Ору я.
– Куда столько? Мы же не алкоголики.

– А что делать, если закуски нет?

– Есть лед. В холодильнике. Целая куча замечательно холодного льда.

– Ты собрался закусывать льдом?

– Зачем? Бросим в стаканы.

– Стоит ли портить продукт?

Я неуверенно пожимаю плечами.

– То-то!
– Семен качает головой.
– Ладно, тащи что ли молоток или долото какое-нибудь.

– Это для чего?

– Как для чего?
– он указывает на краюху.
– Хлеб твой покрошим, сделаем тюрю. Я не пробовал, но говорят, вкусная штука!

– Я, Сем, к стоматологу еще собирался. Зуб вставлять.

– Тем более. Там анестезин вкалывают, а тебе после тюри и анестезин не понадобится. Помнишь спартанского мальчика? Ему еще лисица печень выгрызала, а он стоял геройски и в ус не дул.

– Ну?

– Вот тебе и ну! Думаешь с каких щей он героем стал? Не с щей, а с тюри!

Аргумент убедительный, и я отправляюсь за молотком.

Глава 12 Пертурбации...

Зуб мне действительно вставляют скоро и без особых хлопот. Простенький пластмассовый, зато быстро. Подружка Людмилы объясняет, что это наследство от прошлого клиента. Тот, видите ли, керамику возжелал, а старый протез им подарил. Вот и пригодился зубчик. Бэу, но вполне стерильный, отдраенный стиральным порошком и мылом.