Шрифт:
– Еще чего! Не станет он! Нет уж, если икона ценная, ее надо вернуть!
– сменив доброе свое начало на вздорное, проскрипела Наталья Константиновна.
– И икону вернуть, и гадов этих в тюрьму упечь.
– Ну вот, опять ты, Наташа, - проворчал отец Василий.
– Вот лишь бы поспорить со мною! Вот натура хохляцкая!
– А вы, Наталья Константиновна, разве хохлушка?
– с улыбкой спросил Чижов.
– Родители мои украинцы, - ответила матушка.
– Но я сама себя считаю русской, потому что у меня муж русский. А икону все равно надо вернуть. Мы ее лучше продадим, а деньги… Ой, что это? Гляньте-ка на свечу!
Свеча на столе и впрямь вдруг повела себя очень неприлично. Ни с того ни с сего она стала клониться, гнуться, неся огонек свой прямо в сторону лежащей поверх конфетницы газеты.
– Святый Боже, святый крепкий, святый бессмертный, помилуй нас!
– зашептал отец Василий, пытаясь подскакать на стуле к пожароопасному концу стола, но он только шатнул стол, свеча дрогнула, коснулась огоньком угла газеты, и газета занялась, будто только того и ждала.
– Вот вам и не подожгли!
– плаксиво промолвила матушка.
– Зубами скатерть сорви, отец Василий!
Этот совет оказался губительным. Так бы, глядишь, газета сгорела бы и ничего больше не подожгла. Но когда отец Василий, изогнувшись, достал зубами до края стола и сдернул скатерть, конфетница рухнула на пол, а газета, совершив совсем уж какой-то дерзкий прыжок, ринулась прямо под тюлевую занавеску. Пыхнули искры, огонь весело и резво побежал вверх по легкому старому тюлю.
– Ну, теперь уж точно пропали, - молвил отец Василий.
– Можно начинать друг пред другом исповедоваться. Рано радовались, что все так хорошо кончилось!
Глава девятая
Белокуров погулял
– А это? Элементы сладкой жизни? И вы знаете, я не удивлюсь, если завтра выяснится, что ваш муж тайно посещает любовницу.
– Что-о-о?!!
– Вот тут у нас героический шрамик, мы о нем уже наслышаны, он нас так украшает, такой ровненький, мужественный, - говорила Элла, легонько прикасаясь кончиками пальцев к его щеке, где пролегал изящный шрам - след от осколка стены во время расстрела «Белого дома».
Белокуров только что проснулся и не знал, который час и сколько он проспал в объятиях «гидры». Сознание тотчас высветило подробности провалившегося дня: утренний мухмурлук, «я у тебя тяжелый…», «сегодня вечером прошу не задерживаться…», главный бестиарий, балаганная лекция о крестовых походах, радуга-гидра, магазинчик деликатесов, бесплодные поиски Василия, любовное грехопадение, любовный переплет…
– О-о-о!
– Вот мы уже стонем, нам, наверное, плоховато после столько выпитого.
– Квасу хочу, ледяного.
– Понятное дело, квасной патриотизм клокочет. Сейчас принесу.
– Неужели есть?
– А как же!
– Ты - лучшая в мире гидра.
– Только потому, что у меня есть ледяной квас?
– Довольно рассуждений. Квасу!
– И зрелищ? Иду.
Он полюбовался ею, как она выбралась из постели, надела халат, схватила со стола пару грязных тарелок и устремилась на кухню. Он, оставшись один, устремился к будильнику. Часы показывали без пяти десять. Поздно, конечно, но не очень. Можно успеть спасти Прокофьича.
– О Боже!
– простонал опять Борис Игоревич, сидя в чужой супружеской постели, зябко кутаясь в одеяло. Его слегка колотило.
…любовный переплет, потом какое-то сумасшедше счастливое сидение за столом, поедание деликатесов, питие шампанского и можжевеловой, щупальца осьминогов оказались невкусными, зато все остальное - отменное, и шампанское не ахти, а можжевеловая превосходная, а потом - опять вихрь, крушение, провал в небытие, тьму, сон без видений, подобный смерти, но вот теперь - опять надо было жить.
В комнате царил полумрак. Лампа, чтобы меньше светила, была поставлена на пол под стол.
Неужели все это и впрямь произошло? Белокуров затосковал. Он хотел бы долго, очень долго ухаживать за Эллой, встречаться с ней, чувствовать себя влюбленным, но не падать с нею в бездну. Со временем влюбленность прошла бы. Наверное, прошла бы. Но теперь поздно было рассуждать, прошла б или не прошла. Все уже свершилось, плотина рухнула, наводнение затопило город. Что же теперь будет?
– Пост коитус бестиа тристит, - пробормотал главный бестиарий, глядя на черную ночь в просвете между шторами.