– Это почему?

– Потому что я жизнью многажды много раз оболган. Чагового чая не желаете?

– Какого чая?

– Из чаги. Отец Василий выделил, сам собирает. Хорошая штука: и вкусная, и полезная, и жажду отбивает, и сил прибавляет. Налить?

– Налить.

Вячеслав налил из термоса в кружку и сам подал Тетерину. Тот стал пить, не понимая, нравится или не нравится ему, а думая о том, что Ч продолжается: вот и чай из чаги…

Тут в гостевой избе объявилась новая гостья - та самая молодая женщина, которую они видели на крыльце и при виде которой заметно растерялся Белокуров. Вид у нее был взволнованный. Она огляделась и спросила:

– Скажите, а где Борис и Василий?

– Отправились друг в друга из пистолетов пулять, - с глупой улыбкой ответил Вячеслав.

– Нет у них пистолетов, - поспешил возразить Тетерин, понимая, что здесь не до шуток.
– Они отправились погулять ради какого-то разговора.

– Спасибо, - сказала она и тотчас удалилась.

– Вот!
– торжественно объявил Вячеслав.
– А сначала она приехала и ходила с Василием для разговора во лесок. Неспроста эти прогулки и разговоры. А вы, брате, давно ли воцерковлены?

– Честно говоря, я даже не вполне понимаю, что значит быть воцерковленным, - признался Сергей Михайлович.

– Да ну!
– подивился Вячеслав.
– Ну хоть крещеный? Или приехал креститься?

– Крещеный. Но в церковь не ходил. Сегодня впервые пойду. Так уж получилось.

– Ну, дорогой мой, сейчас это сплошь и рядом!
– махнул рукой обличитель ереси жаворонствующих.
– А я-то сам-то! Думаете, я давно стал православным? Отнюдь. Вот, если хотите, вам вся моя жизнь сейчас предстанет. Охотно расскажу, ничего не утаивая. Хотите?

Но тут возвратился Белокуров и, заглянув, попросил Тетерина выйти с ним на минутку.

– Хорошо, что вы освободили меня от общества этого ересеборца, - сказал Тетерин, выходя с Белокуровым на свежий воздух.
– Чем-то он мне неприятен.

Они двигались к реке. За нею над лесом садилось солнце, уже усевшись брюхом на верхушки деревьев, выскочив напоследок из плена облаков.

– Сергей, - сказал Белокуров, - я должен тебе открыться. Этот Василий

– обманутый муж, а я - соблазнитель его жены. Она приехала сегодня, за несколько часов до нашего приезда, и во всем ему призналась. Завтра мы решили стреляться. Отъедем на рассвете куда-нибудь подальше от этого святого места и совершим то, что совершали в прежние времена честные люди. Вы сможете дать Василию свой пистолет и отвезти нас?

– Да, пожалуй, - пожал плечами Тетерин.
– Я что, буду единственным секундантом?

– Зачем нам лишние свидетели?
– ответил Белокуров.

– Понятно, - сказал Сергей Михайлович. Помолчал, глядя, как солнце тонет в ветвях деревьев, исчезает, гонимое временем. Потом спросил: - И вы будете стреляться в такой день, как завтра?

– Похоже, ни мне, ни ему не хочется этого, но он говорит: «Надо!» - ответил Белокуров.

– Ну, раз надо, то надо, - снова пожал плечами Тетерин.
– Хотя я на своем веку не помню, чтоб кто-нибудь дрался на дуэли. Глупость какая-то!

Закат догорал. Наступали сумерки.

– За это убивать надо!

– Лелик! Только без рук! Я все исправлю!

– Чтоб ты издох! Чтоб я видел тебя в гробу в белых тапках! Чтоб ты жил на одну зарплату!

Закат догорел. Наступили сумерки, надвигалась великая пасхальная ночь. Княгиня Екатерина Петровна Жаворонкова, в девичестве Катя Мещанская, спешила ехать прочь из своих владений, в которых уже нестерпимо царствовала вонь, поднятая из-под земли ублиетткой. Пахло уже не серой, а каким-то особенно ядовито протухшим борщом. Ревякин вспомнил, что ему одно время часто приходилось ездить на Новослободскую и при выходе из метро постоянно бывал такой едкий и тошнотворный запах. Он тогда еще всякий раз думал, что где-то там производят какой-нибудь ядовитый газ и постоянно допускают его утечку.

Отцу-основателю не хотелось ехать, но и оставаться в княжестве при такой вони тоже не улыбалось. Уже несколько подданных птичьего государства в течение дня под разными предлогами и по разным поручениям поспешили удалиться - кто в соседнее село, кто в Тверь, а кто и даже в Москву.

В половине десятого отправились на том же джипе «Чероки», на котором позавчера приехали, только теперь княгиня и отец-основатель - на заднем сиденье, а за рулем и возле водителя - слуга Виталик и телохранитель Чинмин Мумуров, которого доселе Ревякин считал таджиком и лишь сегодня узнал, что он дунганин. Об этом и заговорили в первую очередь, когда отъехали.

– Чинмин, - обратился к коренастому крепышу телохранителю Владимир Георгиевич, - так ты, оказывается, дунганин? А я думал, таджик.

– Я Таджикистана родом, - отвечал тот.
– А абще мы, дунгане, аснавном живем Казакстан-Кыргызстан. А сапсем аснавном - Китае.

– Вот я и знаю, что в основном в Китае, - кивнул отец-основатель.
– А на китайца ты совсем не похож. И мусульманин.

– Правильна, мы, дунгане, асновном псе - мусульман.

– Кого только нет в нашем княжестве, - покачал головой Виталик.
– Полный интернационал. Так и надо.