– Интернационалист нашелся!
– фыркнула княгиня.

– Интернационал-то ладно, - вздохнул Ревякин.
– Он нам пока не мешал, а вот брожение мнений началось - это хуже. Хочу доложить о зорянках.

Он стал рассказывать о зародившемся в княжестве сепаратизме, искоса поглядывая на свою бывшую жену и все больше убеждаясь, к кому она так стремится. «Что за вспышка ее обуяла!
– думалось Владимиру Георгиевичу с горечью.
– Доигрались мы с этой чертовой ублиетткой!»

– Не хочется сейчас об этом, - вдруг перебила отца-основателя княгиня Жаворонкова.
– Расскажите лучше что-нибудь о мире птиц, Владимир Георгиевич.

– О мире птиц?
– Ревякин малость взбодрился. Если она его просит рассказать о мире птиц, стало быть, он еще не полностью забыт ею как мужчина.
– Мир птиц… - мечтательно промолвил он.
– Мир птиц многолик и прекрасен. Подобно совершенным и ярким бабочкам, птицы украшают нашу жизнь, наши леса, горы, луга, сады и парки. Птицы неизменно сопровождают нас на всех дорогах жизни. Стоит лишь оглянуться, вслушаться в таинственную тишину весеннего леса, и мир необычных, часто волшебных звуков открывается перед нами. Манит, на всю жизнь увлекает нас бесконечным разнообразием сверкающих красок, движений и звуков. А как нас завораживает песня невидимого в весеннем сверкающем небе жаворонка! А в дремучем лесу очаровывает песня таинственной синехвостки. В сумраке речных зарослей до глубины души потрясает песня обыкновенного соловья. И это первое потрясение никогда не проходит бесследно. Нужно лишь, чтобы эта встреча состоялась как можно раньше. Весенняя песня птиц доступна и понятна для каждого живого существа на Земле. Подобно музыке Моцарта, Чайковского, Грига. С самого своего появления человек жил в окружении птичьих песнопений. Они тревожили его, звали за собой в неведомые леса и горы, долины и степи - за линию горизонта, где тысячелетиями чудилась человеку неоткрытая страна вечной весны, счастья и обновления. Эта светящаяся радужными красками даль манила. Подобно гигантской хрустальной чаше, она до краев была наполнена волшебными звуками крошечных и доверчивых созданий, готовых петь и всегда быть рядом. Эти крошечные существа, живущие всюду, радующиеся каждому дереву и кусту, каждому блюдечку чистой воды, каждому ручейку, живущие в великой гармонии с весенними лазурными небесами, белоснежными облаками, с полями и лесами, полными ярких цветов, сами по себе бесконечно разнообразные и прекрасные, дарят нам волшебное и неповторимое чудо - свои удивительные песни…

– Стоп!
– воскликнула вдруг княгиня Жаворонкова.

Виталик мгновенно затормозил.

– Да не ты стоп, - засмеялась княгиня.
– Ты езжай дальше.

Машина снова поехала.

– Отец-основатель, - повернулась Катя к своему бывшему мужу, - наизусть вступительную статью выучили?

Все существо Ревякина залилось горячей лавой стыда. Он действительно выучил вступительную статью Геннадия Симкина из книги «Певчие птицы». Она ему очень нравилась, и он готовил ее для такого случая, как сейчас. Но кто бы мог подумать и предположить, что Катя удосужится прочесть эту вступиловку!

– А я-то думаю, - говорила она, - откуда это мне знакомо? А когда ты добрался до блюдечек чистой воды, тут-то меня и осенило. Ведь я как раз недавно читала эту книгу… Забыла фамилию автора… Фимкин? Синичкин?.. Ну не важно. Я еще когда читала там вступительную статью, подумала о том, что ты, бывает, с такой же любовью и так же складно рассказываешь про птиц. А оно, оказывается, вот как все просто объясняется! Володь, ты что, всегда мне тексты из чужих книг наизусть на уши вешал?

– Ты не поверишь, - промямлил Ревякин намертво пересохшим ртом, - но это со мной впервые. Статья Симкина так запала в душу, что сама собою выучилась наизусть. Это плохо?

– А я с наслаждением слушал, - заметил Виталик.

– А тебя никто не спрашивает, - огрызнулась на него Катя.

– А я и ничего, - съежился слуга.
– Вы мне, главное, скажите, как дальше ехать.

– Владимир Георгиевич!
– толкнула отца-основателя княгиня Жаворонкова.

– Ямщик интересуется, куда гнать лошадей.

Ревякин в этот миг особенно остро переживал свой стыд. Больше всего его прижгло, что холуй вдобавок взялся за него заступаться. И он буркнул в ответ на толчок Катиного локтя:

– Я-то откуда знаю! Ваша была затея ехать.

– Здрасьте!
– уже сердито воскликнула княгиня.

Тут Ревякина бросило из жара в холод. Прокол за проколом! Он спохватился, что и впрямь должен был знать дорогу, поскольку Белокуров ему показывал план, как ехать к попу. Да вот, как назло, план этот почему-то полностью выветрился из головы Владимира Георгиевича. А Катя продолжала сердиться:

– Володь, ты что, офонарел? Ты же говорил, тебе все разъяснили! Эй! Проснись, жаворонок!

– Прошу вас не разговаривать со мной подобным тоном!
– вдруг не выдержал и закричал Ревякин. Хотя, возможно, это ему только показалось, что он закричал, а на самом деле просто немного повысил голос.

Он стал пытаться лихорадочно вспоминать хоть что-нибудь из плана, показанного ему Белокуровым, но в голове его крутились какие-то мальчики, только что не кровавые.

– Виталий, сколько раз тебе велено было завести карту Тверской области!
– ругнул он княжеского холуя.

– Так есть же!
– обиженно откликнулся Виталик.
– Чинмин, достань из бардачка карту. Только никакой Тверской области нет. Она до сих пор Калининская. Вот так вот! Получите!

Он протянул отцу-основателю карту, полученную из бардачка с помощью дунганина Чинмина. Развернув ее, Ревякин стал, потея, рыскать глазами в поисках чего-то похожего на план Белокурова. Ничего не просматривалось. Его опять бросило в жар. Плюнуть на все, выйти из джипа, голоснуть и - на попутке в Москву!

– Ну?
– нетерпеливо спросила Катя.

Тут на карте мелькнуло что-то спасительное. Еще немного порыскав, Владимир Георгиевич ткнулся наконец взглядом в слово «Девчата». Точно! Никакие не мальчики, а именно «Девчата», а от «Девчат» вправо до села Радость.

– Так, Владик… Тьфу ты! Виталик, смотри сюда.

Объяснив холую дорогу, Ревякин мрачно умолк. Долго ехали в полном молчании. Потом Виталик включил радио, по которому пели «Мне малым-мало спалось» вперемежку с пошлой американщиной. Какой-то музыкальный шутничок подкузьмил. Стало еще противнее, и Ревякин рявкнул: