Затем, оглядев мужчин широко открытыми янтарными глазами, она пропела:

– Неужели вы и вправду готовы уничтожить такую прелесть? Скажите, вам никогда не приходилось делить одну женщину на троих? О, я многое умею! Можете взять меня поодиночке, а если нет, я сумею ублажить сразу всех троих - одного принять в пылающие ножны, которым уже давно не терпится впустить в себя такое большое орудие, каким обладает каждый из вас. Второму достанется еще одно отверстие, ибо мои любовники, итальянцы и французы, обучили меня особой любви. Третий завладеет моим ртом - но не огорчайтесь, я могу принять еще и не такое огромное копье, как следует обласкав его языком. Неужели вы способны отказаться от такого предложения? Вы не хотите меня? Знаете, мужчины дрались за право обладать мною, - и ее острый язычок быстро обвел верхнюю губу.

Мужчины уставились на нее так, как смотрели бы на особенно омерзительную земную или морскую тварь. Каждый из них ощутил взрыв похоти от ее слов, но никому и в голову не приходило принять ее предложение. Генриетта была самой скверной из женщин, с какими им доводилось встречаться, и каждый из мужчин решил, что, избавив мир от такого существа, они принесут этому миру только пользу.

– Надевай рубашку, мерзкая тварь!
– рявкнул Энтони.
– Стоит мне подумать, что я впустил тебя в свой дом и позволил находиться рядом с моей женой и матерью, я содрогаюсь от раскаяния!

С помощью Сесиль Генриетта надела рубашку, и, увидев ее, лорд Морган не мог не восхититься изящной вышивкой. Это была прекрасная, но смертельная ловушка.

– А теперь молитесь, мадемуазель, - приказал он, и Генриетта с благочестивым видом опустилась на колени и провела в такой позе столько времени, сколько осмелилась.

– Ложитесь в постель, - велел ей Энтони и, повернувшись к изумленной Сесиль, которая ждала, пока мужчины покинут комнату, сказал:

– Привяжите свою госпожу к кровати этими веревками.
– И он протянул старухе четыре крепкие веревки.

Охваченная внезапным испугом, Сесиль повиновалась, не смея даже возразить, а Энтони собственноручно проверил крепость завязанных ею узлов. Покончив с этим делом, старуха собралась вернуться в свой угол и дождаться, пока мужчины наконец уйдут, чтобы дать внучке противоядие.

Но лорд Морган и не собирался уходить.

– Я останусь здесь, пока эта тварь не умрет, - заявил он.
– А вы уведите старуху куда-нибудь подальше и заприте ее, пока мадемуазель не испустит дух.

– Роб...
– начал эрл Лэнгфордский, но тесть перебил его:

– Нет, Тони, вы с Ником уже достаточно помогли мне.

Остальное я завершу сам. Уходите!

– Энтони, умоляю вас!
– воскликнула Генриетта, пытаясь приподняться на постели.
– Пусть служанка останется со мной, пусть утешит меня в минуту гибели! Не будь так жесток, не оставляй меня с этим безжалостным чудовищем!

Энтони Уиндхем подошел к постели и холодно уставился на Генриетту.

– Послушайте меня, кузина, и послушайте внимательно: все мы поняли, что сказала ваша бабушка несколько минут назад. У меня нет ни малейшего намерения оставлять ее здесь, чтобы она дала вам противоядие, освободила вас, похитила украшения моей жены и помогла вам сбежать, так и не поплатившись за свои преступления. Если вы еще не успели помолиться, если это ваше бормотание было не более чем игрой, тогда попытайтесь хотя бы сейчас воззвать к Богу, - и, повернувшись, он покинул комнату вместе с лордом Кингсли, таща за собой отбивающуюся старуху и слыша, как Генриетта провожает их пронзительными проклятиями.

– Роб - смелый человек, - негромко заметил Николас Кингсли.

– Да, я ни за что не решился бы остаться наедине с этой дьяволицей во время ее предсмертных мук, - признался Тони.

Они ввели пленницу в крохотную каморку под самой крышей дома.

– Месье, месье, - скулила Сесиль, - а что же будет со мной? Не станете же вы убивать невинную старуху!
– Ее морщинистое лицо превратилось в застывшую маску ужаса.

Энтони хрипло рассмеялся:

– Невинную? Ошибаетесь, мадам! Кто научил эту тварь готовить яды? Разве не вы поддерживали ее, пока она плела вокруг моей бедной золовки паутину обмана? Вы виновны не меньше, чем она, но вам повезло - никто из нас не желает брать на себя грех и убивать вас. Ваше преступление было менее тяжким. Сколько пройдет времени, прежде чем яд убьет ее?

– Самое большее - три ,часа, милорд, - пробормотала Сесиль.

– Когда мы убедимся, что она мертва, вы покинете эту комнату. Вы найдете Генриетту и разнесете печальную весть по всему дому. Ее похоронят в фамильном склепе, о ее преступлениях против рода Уиндхемов никто не узнает. А вы, мадам, вернетесь во Францию и будете получать небольшую пенсию. Но если вы хоть словом обмолвитесь о том, что случилось сегодня в Риверс-Эдже, я сам убью вас. Я найду вас везде, куда бы вы ни сбежали. Насколько вам известно, моя жена пользуется благосклонностью короля Генриха, а наш король поддерживает дружеские связи с Франциском французским. Посмейте только проболтаться - даже во Франции, и вас приговорят к казни, как ведьму. Вы все поняли, мадам?

Она кивнула.

– Будь ваш дядя Генри таким же, как вы, месье, он многого сумел бы добиться! Тогда у нас было бы все. Увы, он всю жизнь был мечтателем и глупцом. Я все поняла, месье, и я выполню вашу волю.

– Расчетливая старуха, - заметил Николас Кингсли, когда они заперли за собой тяжелую дубовую дверь и вернулись в библиотеку.
– Вряд ли она станет оплакивать Генриетту. Как думаете, она и вправду приходится ей бабушкой?

– Вероятно, да. Сесиль - мать ее матери. Генриетта показывала нам миниатюрные портреты дяди Генри и своей матери. Теперь я вижу: между старухой и матерью Генриетты есть заметное сходство.