– Бжолку хотел попробовать на язычок... Так, сынулечка? Прям бида с им! Даве чевой-то съел нехорошее - животиком маялся. Ноне прибегаю, а оно, бедненькое, лежить, плачеть и жар як от печки... Тем сорвиголовам токо бы бегать, за дитем присматривать некогда. Ух они какие, нехорошие! повернулась к младшенькому: - Вот отхожу усех мокрой тряпкой, так будут знать!

Трое сорвиголов тем временем, сидя за столом, уплетали кавун, принесенный матерью с работы. Как ни в чем не бывало, хихикая, постреливали друг в дружку арбузными семечками.

– Ото не будеть усе у рот тащить, - назидательно заметил самый старший, семилетний Никита.
– А то как че - так и на язык.

– А я, крестная, к вам по делу, - напомнил Андрей.

– Ой, я и спросить-то забыла!.. Не с мамкой ли чего? А то мы с ей седни в разных местах работали.

– Не, с мамой нормально; я по своему. Вы мне кресная или не кресная?

– Вот те на! Чиво ето ты засумлевался?
– удивилась крестная.

– Это вы, видать, во мне засомневались. Мы же с вами договорились: надо чего - только намекните. Хочете, мы вам картошку выкопаем, переберем и в погреб занесем?

– Выкопайте... Но ее ежли с мешок наберется, то и хорошо.

– Как это?
– в свою очередь удивился Андрей.
– Мы ведь с вами весной вон какой клапоть засадили!

– Ой, сынок! Токо ить и еды, что картошка. С июня, почитай, начала подрывать. Кагала хуть и мала, а кажен день исть просють... И красноармейцы немного помогли: перед тем, как уйтить совсем, зербаржанцы у меня стояли. Голодные, худые, замученные, просють: курсак, мол, балной - кушать нечего. Ну, я и разрешила накопать немного на дорогу. Свои итъ, жалко.

– А мы своим молодой кукурузы наварили. Правда, с колхозного поля, заметил Андрей.
– Тогда, может, кукурузу выломать, она почти вся поспела.

– И выломать бы и кочаны на горище поднять, и бадылку срубить на корм коровке. Тожеть не знаю, чем зимой кормить стану...

– Завтра же с ребятами займемся вашей кукурузой!

– Но у миня, сынок, и заплатить-то вам нечем.

– А никакой платы и не надо. Батьки наши кровь проливают - о плате не думают. Это самое, - поспешил он переменить тему разговора, не желая выслушивать обычные в таких случаях "ну, дай вам бог" или что-нибудь вроде этого.
– Вы и вправду меня крестили или понарошку кресной доводитесь?

– Ну как же, конешно крестила!

– Прям у попа в церкве?
– спросил с пренебрежением; как пионер он не признавал бога, с предубеждением относился к религии и попам.

– Не в церкве, но крестил батюшка настоящий. Та чи матъ тебе не рассказувала? Так неладно получилось, что не приведи господь...

– Не-е... А че такое? Расскажите.

– Може, як-нибуть другим разом? А то я ище с коровкой не управилась

– Я, мам, коловку напоил, - сообщил Никита, подсаживаясь и тоже приготовившись слушать.
– Ажно два ведла выпила. Я маленьким веделком наносил.

– Ты у меня молодчина, - погладила его по вихрам мать.
– А в обед подоил?

– Ага. Боле полведла начвилкал. Токо мы ево усе и выдули.

– Ну-ну, вы у меня умницы!

Васятка уже "надудолился" и теребил серебряную, полумесяцем, сережку в ухе матери, то и дело поводя язычком по распухшей губе. Поцеловав его в лоб и обе щеки, крестная стала расскзывать:

– Было ето в двадцать семом году... Жили мы тогда на Ставропольщине, в селе Малая Джалга. Церкву уже были закрыли, но батюшку еще не выслали. Ну, люди потихоньку и несли к нему крестить на дом. Бабушка твоя на-абожная была, царство ей небесное: с тем что крестить и усе тут. Ну, чи крестить, то и крестить - родителям перечить было не принято, хотя батя твой был уже партейный. Кумой быть попросили меня, а в кумовья взяли... да ты кресного помнишь. Царство и ему небесное, - вздохнула Ивга.
– Призвали в один день с твоим батей, а через полгода уже и похоронку принесли... Так от, укутали мы тебя потеплей и вечерком - как зараз помню: снегу навалило, месячно, морозец за нос щипеть, было ето у середине ноября - понесли мы тебя у двоем с кумом к тому батюшке домой. Бабушка снабдила нас узелком - четвертинку сальца да с пяток яиц приберегла для такого случая; жили вы бедно. Приходим. Принял батюшка подношение, отнес в другую горницу, вернулся и видим: хмурится; видать показалось маловато.

– Они, дармоеды, привыкли грабить простой народ!
– заметил Андрей неприязненно.

– Здря ты, сынок, говоришь такое, - заступилась за попов крестная. Святые отцы жили тем, что прихожане пожертвують добровольно. А што нашим подношением недоволен стал, так ить и для нево трудные времена настали: отправлять службы запретили, доходу нет, а детишек - их у ево пятеро было чем-нито кормить нада... Так от, покрестил он...

– Мам, а як крестють, расскажите, - попросил уточнить Никита.

– Як крестють? Када, бывало, в церкве - любо посмотреть: люди усе нарядно одеты, в церкве празнично, обряд правитца неспеша, торжествено. Она вздохнула, помолчала.
– А када Андрюшу крестили, управились враз: прочитал проповедь да наставление - вот и усе крещение. А вот с наречением вышло, как бы ето сказать... нехорошо получилось...

– А что случилось?
– спросил бывший новорожденный.

– Что? Полистал батюшка книжку, где сказано, в какой день каким именем нарекать новорожденного, - полистал он ее та и говорыть: нарекается, мол, новорожденный раб божий Пахнутием.