– Если Ахто оставил парню жизнь, значит, это неспроста, – наставительно сказал кто-то басом. – Говорите, очнулся? Вот мы его самого сейчас и поспрашиваем…

Из пляски пятен выступило и приблизилось загорелое бородатое лицо. На лоб бородатого свешивалась тощая косичка с ракушкой на конце. Глубоко посаженные глаза смотрели на Ильмо угрюмо и подозрительно.

– Ну и кого это нам послали водяные? Какого роду-племени будешь, покойничек? Из каких краев?

Ильмо хотел ответить, но не смог, закашлялся. Горло у него горело, в груди что-то булькало, но каждый новый вдох давался ему легче, и в глазах понемногу прояснялось. В ярком синем небе медленно проплывало кучевое облако, похожее на огромную утку. Часть облака загораживал грязно-белый парус.

Синее небо! А тун сбросил его в озеро глубокой ночью! Сколько же времени он провел в воде? Айникки, наверно, ругает его последними словами, зря прождав всю ночь у реки! Да и вчера ли это было?

Бородач с косичкой повторил вопрос. Ильмо, откашлявшись, хрипло назвал свое имя и род. Не дело, конечно, открывать первому встречному свое имя. Но если этот встречный только что спас тебя от смерти…

Молодые рыболовы оживились.

– Род Калева? – сказали сразу несколько. – Слыхали! Их селение на севере, в устье Звонкой…

Бородатый, хмурясь, покачал головой.

– Что-то не сходится. До Яннего отсюда дня три пути при попутном ветре. Видишь ли, парень, – уж больно странно ты к нам попал. Идем спокойно по ветру, вдруг вода забурлила, лодка закачалась, и из воды вылетает человек – словно его пинком со дна выставили! Может, объяснишь, в чем дело?

Ильмо хорошенько подумал и ответил:

– Не объясню. Сам ничего не понимаю.

Всё, что приходило ему на ум: тун поднял его к самым облакам, а потом уронил либо в Кемми, либо в реку, а Звонкая уже вынесла его в озеро. Но почему он все еще жив? Привиделся ли ему водяник, или в самом деле озерный хозяин непонятно почему решил спасти его?

– М-да, – промычал мужик с косичкой. – «Не знаешь»? И это все?

Он громко повторил остальным слова «утопленника». Рыбаки загалдели. Похоже, ответ Ильмо только усилил их сомнения.

– Я же сразу сказал, что это васа! [18] – раздался испуганный голос. – За борт его!

Какой-то рыбак, тоже бородатый, но помоложе первого, вдруг схватил Ильмо за плечо и приподнял его так, чтобы голова оказалась над бортом.

– Говоришь, из рода Калева? А как тебе это? Ильмо глядел с изумлением – со всех сторон, до самого горизонта, синели водяные просторы, шумели волны. Что это – Кемми или уже Нево? А может, и вовсе Закатное море? Куда же занес его проклятый тун?

– Ничего я не знаю, – устало повторил он и закрыл глаза.

Над головой он слышал оживленные разговоры: рыбаки решали, как поступить с подозрительной находкой.

– Оставим его, – решил наконец бородач с косичкой. – Думаю, тут все-таки без Ахто Морского не обошлось. Так, ребята?

– Да нам-то что, – за всех ответил какой-то бойкий парнишка. – Если он живой человек, так лишние руки нам не помешают, а если васа или другая озерная нечисть, пусть сигает обратно в воду – в лодке ему места нет…

Парнишка подмигнул Ильмо и указал на мачту, на верхушке которой красовался оберег – щучья челюсть огромных размеров. Такая же челюсть, только поменьше, болталась на груди почти у каждого рыбака.

– Слышь, утопленник, – обратился бородач к Ильмо. – Не хочешь говорить, кто тебя из воды выбросил, – не говори. Поплывешь с нами на Лосиный остров, а там уж пусть хозяин и хозяйка сами с тобой разбирается. Захотят – отпустят, захотят – рабом сделают или убьют – это уже не наша забота.

– Погодите-ка! – воскликнул Илмо и сел с неожиданной для себя легкостью. – Говорите, Лосиный остров? А хозяина вашего случайно не Ахти звать?

– Ахти Каукомьели, господин Лемминкяйнен, – кивнул старший рыбак. – А хозяйка наша – госпожа Кюллики.

– Ахти! Так он же мой давний приятель! – улыбаясь во весь рот, сообщил Ильмо. – Как удачно всё обернулось! А когда мы будем на Лосином острове?

– Если ветер останется попутным, то сегодня после заката, – с сомнением поглядев на Ильмо, сказал рыбак.

Челн бежал под слепящим полуденным солнцем, раскачиваясь на волнах. Ветер усилился, и рыбаки, за исключением рулевого, разлеглись на дне лодки. Ильмо и сам лежал в тени паруса и с интересом их разглядывал. Рыбаки, за исключением старшего и его помощника, были совсем молодые парни – загорелые, полуголые, длинноволосые, с вплетенными в выгоревшие волосы ракушками-оберегами. Иногда набегающая волна обдавала их брызгами, и они весело фыркали, не стряхивая капель. Потом один рыбак затянул песню – из тех, которые хорошо петь во время долгого похода: длиннющую, однообразную. Слов и смысла в ней хватило бы на одну частушку, если бы певец не повторял одно и то же на тысячу ладов. Прочие то начинали подпевать, то снова впадали в дрему. Ильмо обратил внимание: несмотря на скудость одеяния, пояса у всех рыбаков были обшиты серебряными пластинками и речным жемчугом, а на поясах висели ножи, каких в Калева сроду не водилось.