хуже...

Рану мы зашили и закрыли повязкой. Поставили коня в убежище.

— Пусть недельку постоит, — сказал я. — Ранка подживёт и сам

успокоится. А то, видать, он сильно перепугался...

Прошло дней десять. Заседлали Сокола, и поехал я на нём в

подразделение полка. Дорога пролегала через тот ручей, в котором поили

лошадей. У ручейка Сокол вдруг остановился, наклонил голову и, испуганно

глядя на воду, заревел каким-то медвежьим, утробным голосом:

«У-ур-р-ры-ы...» Никогда я не слышал у лошадей такого рыка.

Сделал я посыл ногами — конь ни с места. Рассердился и ударил Сокола

концом поводьев. Конь шагнул, но не вперёд, а назад. И при этом глаз не

сводит с воды и ревёт: «У-ур-ур-ы-ы...»

Пришлось слезть с седла и повести коня в поводу. Перешагнул я ручеёк

и тяну его за повод.

— Ну-ну, вперёд, Сокол! Вперёд!

Сокол сначала упирался, а потом ка-ак скакнёт через ручей!

Перемахнул — копыт не замочил. Дрожит и на ручеёк оглядывается.

Сел я на Сокола и поехал дальше. Еду и думаю: «Вот ещё не было

печали, так в болоте черти накачали. Никогда не боялся воды, а тут — на

тебе. На фронте такая лошадь и погубить может...»

Но странное дело: после этого случая, где бы я ни оставлял Сокола без

привязи, он шагу не ступит. Даже если невдалеке снаряды рвутся — стоит как

вкопанный на месте, только изредка вздрагивает и ушами прядёт. Чтобы

уберечь от осколков, я приучил его ложиться на бок. Лежит и временами

стонет, но не вскакивает. Может быть, потому никуда не убегал, что боялся

опять погрязнуть где-нибудь в болоте?.. Воды испугался — зато огонь стал

легче переносить. Вот какие чудеса в жизни бывают!

АККУРАТНЫЙ ПОЧТАЛЬОН

Солдаты передовой роты уже несколько дней не получали писем. Трудно

было доставить. А без писем на фронте тяжко.

Комбат майор Терехов вызвал к себе в блиндаж связиста-вожатого и

сказал:

— Товарищ Первушкин, не сможет ли ваша Альфа доставлять газеты и

письма в первую роту? Уже двух письмоносцев убило...

— Не знаю как... — замялся связист. — Попробую. С грузом-то через

реку тяжеловато будет.

Стояла дождливая, грязная осень.

В такое время особенно трудно было воевать: земля раскисла, люди

промокали до нитки, а ночи стояли длинные и тёмные-тёмные.

Первая рота форсировала реку и закрепилась на том берегу: вырыли

окопы, залегли. Противник пытался столкнуть роту в реку, но все его атаки

захлёбывались.

Телефонная линия часто рвалась от огня противника, и связь

поддерживали по радио и с помощью служебной собаки.

Альфа была похожа на волка: здоровенная, тёмно-серая. Работала на

связи при двух вожатых. Один вожатый, Коробков, находился на том берегу, в

окопах, а другой, Первушкин, — на этом берегу, при штабе батальона.

Первушкин был строг к Альфе и ласкал её редко, а Коробков помягче

характером, голос у него ласковый, и за хорошую службу он часто поощрял

собаку. Первушкина Альфа побаивалась, а Коробкова любила, но к обоим

привыкла и обоих слушалась.

Письменное приказание Первушкин клал в маленький портдепешник,

привязывал его к ошейнику и говорил строго: «Альфа! Пост!» Альфа

устремлялась через кусты к реке, переплывала её наискосок (течение

сносило) и бежала в окопы к вожатому Коробкову. Только Коробков, второй

хозяин Альфы, мог снять портдепешник. Никому другому собака не давалась.

Альфа отдыхала в окопах. Коробков её подкармливал, а потом она обратно

переплывала реку, неся в портдепешнике донесение от командира роты.

А теперь комбат дал новое задание. Сможет ли Альфа с грузом переплыть

реку? Уж очень течение быстрое.

Первушкин закрепил на спине собаки брезентовый вьюк и положил в него

несколько газет. Альфа переплыла с вьюком реку и доставила газеты в первую

роту. Первушкин пошёл к комбату и доложил:

— Товарищ майор, испытание сделано. Можно назначить Альфу