В Веймаре я застал Мальтица, он там один и живет в доме Гёте. Между нами говоря, в Веймаре я очень скучал. Городок показался мне отвратительно унылым, и встреча с Мальтицем не сделала его для меня более приятным. Он все на той же точке, на которой я его оставил 4 года назад. Все та же песенка. Только эгоизм, составляющий основную черту его характера, обострился в нем, как обостряются черты состарившегося лица. Словом, общество его не было для меня благотворно, и я много дал бы, чтобы променять его на общество твоего брата. Ночь я провел в Веймаре, у Мальтица, а на другой день уехал. Железная дорога кончается в Эйзенахе, в 24 милях от Франкфурта. Пришлось сесть в дилижанс — и, Боже мой, какой дилижанс! — и это после железной-то дороги! — Это как речь Том-Гаве после речи Тьера. Мерзкий дилижанс, что и говорить! 24 мили мы ехали целых двадцать часов.

Между Ганау и Франкфуртом наша еле тащившаяся колымага повстречала кабриолет. Взглянув на него, я увидел даму, всю в черном, которая, поравнявшись с нами, поднесла к глазам лорнет… Все это произошло в одно мгновенье, но и мгновенья было достаточно, чтобы я мог по неподражаемому движению лорнета, подносимого к глазам, узнать госпожу де Сетто*, а еще более подтверждает мое открытие то, что Щука тотчас же с уверенностью заявил, что в человеке, сидевшем на козлах, он узнал верного Отта. А наибольшее правдоподобие моим предположениям придает то обстоятельство, что кабриолет ехал по направлению к Ганау, где несколько дней тому назад открылся новый игорный дом… Но если на этот раз я видел ее лишь мельком, то по возвращении во Франкфурт я надеюсь отыскать ее где-нибудь в его утопающих в зелени окрестностях, ибо мне говорили, что она уезжает оттуда лишь поздней осенью. — Во Франкфурте, где я по недоразумению остановился в h^otel de Russie вместо R"omischer Kaiser, я с удовольствием нашел почти в полном составе семейство Убри*. Удивление, восклицания, сердечный прием, чаепитие, устроенное в саду, но на котором я не смог присутствовать по причине внезапно начавшегося в тот вечер из-за простуды приступа зубной боли. Я встретил там слезливую госпожу Марченко*, она только что вернулась из Парижа, где провела зиму. Но поскольку ее муж сейчас, кажется, в отъезде — она показалась мне менее элегически настроенной, чем обычно. Что до двух ангелов, то один из них — ангел Мария* бракосочетался, а потому повидать его мне не удалось. Месяц тому назад он разрешился от бремени. Других знакомых я во Франкфурте не встречал. Жуковский и Гоголь, для которых я привез письма и посылки, уехали в самый день моего приезда. Узнав от Убри, что канцлерша еще в Бадене, но послезавтра уезжает в Вильдбад, я решил считать недействительными столь предусмотрительные увещания канцлера и тем более укрепился в решении, проезжая мимо Бадена, заехать туда, что у меня были некоторые основания предполагать, что я еще застану там Крюденера, который приехал туда несколькими днями раньше. Итак, я выехал из Франкфурта в 1 час пополудни, а в 7 часов вечера уже прибыл в Баден и появился там как раз во время всеобщего гулянья в сопровождении своего приятеля Эстергази*, которого я повстречал на железной дороге. Мы без труда обнаружили в одной из боковых аллей, в некотором отдалении от толпы, канцлершу, которая сидела за столиком в обществе супруги доктора Арендта*. Нас встретили очень сердечно и любезно, правда, не без некоторого замешательства. Вскоре к нам подошла госпожа Хрептович, по-прежнему резвая и бойкая, но сильно загоревшая под баденским солнцем. Потом пришли две племянницы, госпожи Зиновьева и Столыпина*. Вот, пожалуй, и все русские, находившиеся в это время в Бадене. Вечером я немного ознакомился с окрестностями, причем дамы изволили взять на себя руководство этим делом. Конец вечера я провел у канцлерши, которой обещал при расставании, что, возвратясь из Цюриха и прожив несколько дней в Бадене, посещу ее в Вильдбаде — и думаю исполнить это обещание на будущей неделе.

В Цюрихе я пробыл два дня и провел их в семье Крюденеров, достойнейших и превосходнейших людей, они приняли меня весьма сердечно, что не помешало им потчевать меня премерзким чаем и невкусным обедом. Барышни, числом три, сестры <1 нрзб>, очень хороши во всех отношениях: и умом, и образованностью, и разговором, и пр…* Но я устал от всей этой болтовни. Надо кончать.

Я поспешил вернуться в Баден, ибо мне не терпелось обнаружить там твои письма. Но получил я первое из них лишь на третий день по приезде; это было письмо от 6-го, написанное в тот самый день, когда я приехал в Берлин, и сообщающее мне о волнениях, которые пережила ты, видя, как дурна погода и как бурно море в Гапсале. Спасибо тебе, милая кисанька. Через два дня я получил второе письмо, более раннее, а теперь нахожусь в почтительном ожидании третьего. Это наводит меня на мысль, что и ты можешь быть в таком же положении относительно меня. А посему, не закончив этого письма, в котором хотел сообщить тебе еще бездну подробностей о Бадене, я прерываю его с тем, чтобы отослать таким, какое оно есть, без дальнейшего промедления. Третьего дня я написал твоему брату и жду от него ответа на этой неделе. Продолжение в следующей тетради.

Carlsruhe. Ce 17/29 juillet 1847

Ma chatte ch'erie. Tu ne t’attendais gu`eres assur'ement `a recevoir une lettre dat'ee de Carlsruhe, de cette ville que tu trouves si insipide et qui ne me d'epla^it pas… Voici comment c’est arriv'e. J’ai quitt'e aujourd’hui Bade-Bade pour venir prendre ici un omnibus qui devait me transporter `a Wildbad aupr`es de la Chanceli`ere qui y est depuis 10 jours `a croquer le marmot. Mais pour arriver `a Carlsruhe en temps utile il aurait fallu quitter Bade `a 10 h<eures> du matin, or je n’en suis parti qu’`a 2 h<eures> de l’apr`es-d^iner, si bien qu’`a mon arriv'ee ici il n’y avait plus `a songer `a l’omnibus et qu’il a fallu se r'esoudre `a passer ici la journ'ee sauf `a utiliser de mon mieux les longs loisirs que mon d'epart tardif m’avait cr'e'es, et voil`a pourquoi je t’'ecris de Carlsruhe.

Depuis la lettre que je t’ai 'ecrite et que tu recevras, Dieu sait quand, j’ai recu deux des tiennes. La derni`ere qui est du 1/13 de ce mois ne m’est parvenue qu’hier, le 28. C’est quinze jours pleins qu’elle a mise `a m’arriver; il para^it vraiment que Hapsal n’est pas en Europe.

Je vois par cette bienheureuse lettre que tu n’'etais pas encore en possession de mon bulletin de Berlin et que par cons'equ<ence> tu n’avais aucune bonne raison de penser que j’'etais sur les bords du Rhin, plut^ot qu’au fond de la Baltique, tu as eu pourtant grandement raison de t’arr^eter sur la premi`ere supposition qui assur'ement 'etait la plus probable… J’avais pressenti que ton fr`ere avait quitt'e d'ej`a Munich. Son silence `a la lettre que je lui ai 'ecrite me l’a fait supposer. Mais c’est `a peine un contretemps, car rien ne m’emp^eche de l’aller trouver `a Ostende. Beaucoup de personnes de ma connaissance se disposent `a y aller. Aussi Ostende, se trouvant tout naturellement au pied de cette pente sur laquelle une fois qu’on est sur les bords du Rhin est si difficile de ne pas se laisser glisser. La Chanceli`ere, elle encore doit y aller avec sa fille et une de ses ni`eces, et je me fais une f^ete de la voir remise en pr'esence de sa belle-soeur. Les deux fr`eres Муханов*, mes compagnons de table et fid`eles compagnons de voyage de Bade, y seront aussi, ainsi que deux de nos notabilit'es litt'eraires Хомяков и Гоголь. En voil`a-t-il des noms propres, mais nous sommes convenus, toi, moi et Madame de S'evign'e* qu’il n’y a que les noms propres qui soient amusants dans une lettre.

J’irai donc tr`es probablement `a Ostende, mais je ne puis encore penser quand j’y serai. Je vais d’abord passer maintenant quatre `a cinq jours aupr`es de mon auguste amie qui est, `a ce que l’on m’a dit, toute d'emoralis'ee par l’ennui de son s'ejour actuel, et en effet, il doit ^etre peu r'ecr'eatif, car ce n’est qu’un h^opital d’incurables ou `a peu pr`es dans une gorge de montagne. A part le d'evouement, j’ai, entre nous soit dit, des vues assez personnelles pour faire la visite. Mais comme ceci est une affaire, il est fort ennuyeux d’en parler, et d’ailleurs il en sera toujours tenu quand il y aura quelque chose de fait*.

J’ai pass'e onze jours `a Bade, et je dois l’avouer que Bade m’a un peu d'esappoint'e. La contr'ee est charmante, mais je m’attendais, en fait de r'eunion, `a quelque chose de plus brillant et de plus complet. On dit, il est vrai, que la saison de cette ann'ee est particuli`erement terne. Il est de fait que je n’ai pas rencontr'e un seul nom un peu c'el`ebre, pas une seule notabilit'e europ'eenne et m^eme, `a part les quelques familles russes, fort peu de connaissances. Moi qui croyais passer ici en revue le ban et l’arri`ere-ban de mes amis d’Allemagne, je n’ai en d'efinitif `a mentionner que le Prince de Hechingen, beau-fr`ere du Duc de Leuchtenberg* dont tu dois te souvenir, le jeune Lotzbeck*, plus dadais que jamais, un Kersdorf, neveu d’Euchtal, l’aventurier Saint-John avec sa femme et ses enfants. En sus j’ai fait la connaissance du vieux Otterstedt, le p`ere de notre qui a plus d’esprit que son fils, mais qui ressemble parfaitement `a un vieux singe malade, ce qui me fait trembler pour l’avenir de notre ami, car il y a quelquefois une perfidie incroyable dans les ressemblances de famille.

Quant aux Russes qui 'etaient `a Bade, ce sont tous des personnes que tu connais: Madame L'eon Narischkine, la veuve, la Princesse Ioussoupoff qui la veille de mon d'epart avait enfin r'ecup'er'e son ami, les deux ni`eces de la C<om>tesse Nesselrode, une Madame Poletica*, etc. etc. Mais je suis las de faire le journal des choses et de personnages qui me sont aussi indiff'erents que je le suis pour eux. Ma chatte ch'erie, veux-tu savoir ce que fait le fond de mon humeur pr'esente? C’est la conviction qui ressort de tout pour moi que j’ai fait mon temps et que rien dans le pr'esent ne m’appartient en propre. Ces pays que j’ai revus ne sont plus les m^emes.