И понял, что увяз по самые гребаные уши.

Меня везли в составе конвоя, вокруг тащились две дюжины пехотинцев в кольчугах и тяжелых сапогах. Глаза холодные, костяшки пальцев в шрамах: таких злобных ублюдков я не видел никогда. Плащи у них были кроваво-красными, с вышитыми цветком и кистенем Наэля, ангела благости. И мой желудок сжался, когда я взглянул на женщину, ехавшую рядом со мной.

– Вот дерьмо… – простонал я.

Конечно же, я узнал ее сразу: длинные темные волосы и остроконечная челка под вуалью на треуголке, кроваво-красный табард и железная перчатка на правой руке. В последний раз я видел ее в монастыре Редуотча, сразу же после сеанса истязания Диор.

Валия д’Наэль, сестра Святой инквизиции.

– Светлой зари, еретик, – сказала она, скривив губы.

– Божьего утра, сестра, – вздохнул я. – У меня было предчувствие, что мы снова столкнемся.

Она улыбнулась бескровной улыбкой.

– Ни одна молитва, обращенная к небу от сердец праведных, не останется без ответа.

Попасть в лапы инквизиции уже достаточно тревожно, но это была даже не половина моих неприятностей. Мы пробирались по узкой тропинке через гнилой лес: плакучие деревья, серый лед и заросли грибов на ветвях над головой. А прямо за мной, выстроившись в ряд, ехали трое одетых в черное братьев Серебряного ордена.

Первого я не узнал – он был слишком молод, чтобы служить в ордене, когда меня еще не изгнали. Выходец из Зюдхейма, с коротко стриженными темными волосами и оливковой кожей, острым взглядом карих глаз, левым ухом, разрезанным пополам и шрамом на левой брови. Живот у него все еще был перевязан там, куда я вчера ударил его, а выражение лица казалось чуть ли не враждебным.

Парень в центре троицы напоминал гору в седле, плащ едва прикрывал его бочкообразную грудь. Этот был нордлундцем, с темно-синими глазами и козлиной бородкой, начинавшей седеть. Правая рука отсутствовала по локоть, а лицо, от лба до угловатого подбородка, пересекали три шрама. На плече у него сидел ястреб-мышелов и наблюдал за мной желтовато-коричневыми глазами, а собака, напавшая на меня, шла рядом с его лошадью. Она была темно-серой, с белыми лапами и мордой, плоским черепом, поросячьими глазками и стальной челюстью оссийского стагхаунда.

– Ксавьер Перес. – Я закашлялся, почувствовав привкус крови. – Давно не виделись, брат.

Он мрачно кивнул мне, и голос у него звучал грубо, как песчаник:

– Шевалье.

– Она красотка, – сказал я, взглянув на собаку. – Как ее зовут?

– Сабля, – ответил здоровяк и, указав на ястреба у себя на плече, добавил: – А это Сталь.

– Очень красивые. Кстати, – я кивнул на ножны у его седла, – спасибо, что присмотрел за Пьющей Пепел. Но сейчас… можно я ее заберу? Пожалуйста.

– Боюсь, что нет. – Изуродованные шрамами губы Ксавьера скривились в невеселой улыбке. – Но если тебя это утешит, она высказала несколько ярких мнений, когда я осмелился прикоснуться к ней. В разговоре упоминалась добродетель моей матери. На самом деле неоднократно.

Я усмехнулся, несмотря на свое затруднительное положение.

– Что ж. В конце концов, она – мой меч.

– Мертвые ничем не владеют, предатель.

Я поднял глаза, когда заговорил последний святой, и у меня защемило сердце. Мой бывший ученик снял треуголку и откинул со лба прядь рыжеватых волос. Зеленые глаза он обвел черным, по щеке струился узор из серебряных роз и шипов, клыки поблескивали в оскале. Я вспомнил, как впервые увидел эти ощерившиеся на меня зубы, когда мы столкнулись на разрушенных стенах Бах-Шиде, сталь к стали, и у меня в животе запорхали бабочки, когда я понял, кем был этот мальчик.

Кем он мог бы стать.

– Лаклан, – вздохнул я. – Рад с-снова видеть тебя, брат.

– Не смей называть меня братом.

– Боюсь, у меня нет наготове других имен. – Я сплюнул красным, ковыряя языком шатающийся зуб. – Как насчет Лютика? Выглядишь как Лютик с этой гребаной стрижкой. И бьешь так же.

– Ах, ты еще и шутишь? – Он сжал рукоять прекрасного двуручного меча, только что выкованного, с выгравированной надписью на лезвии. – Да как ты смеешь шутить после того, что натворил, ты, кровожадный сукин сын?

– Полегче, а Крэг, – пробормотал Ксавьер. – Этого предателя ждет петля, а не плаха.

– Петля? – Я вытянул шею, вглядываясь в кроны деревьев в поисках задушенного солнца. – Судя по моим наблюдениям, мы направляемся на восток. В Сан-Мишоне закончились веревки?

– Тебя необходимо доставить в Августин, еретик.

Я повернулся, чтобы посмотреть на сестру, ехавшую рядом со мной. Валия д’Наэль не обращала на меня ни малейшего внимания, пока говорила, устремив взгляд на замерзший лес впереди.

– О твоем преступлении доложили самой императрице Изабелле, – сказала она. – Так что ты предстанешь перед судом в Башне Слез по обвинению в ереси и убийстве воинов инквизиции и членов Серебряного Ордена на священной земле.

– Вряд ли можно назвать священной землю, где пытались убить дитя, – прорычал я.

– Поэтому лучше убивать там монахинь?

Я смотрел на Лаклана, пока он говорил, и его лицо потемнело от ярости.

– Лаки, ты не понима…

– Достаточно понимаю! Аббат Серорук! Сестра Хлоя и Финчер. И остальные! Ты убил их всех! Кузнец Аргайл рассказал, что это был ты!