Феба перестала раскачиваться и, нахмурившись, повернулась ко мне.

– А волшебное слово?

Я поклонился, приложив руку к сердцу.

– Позвольте мне, пожалуйста, удостоиться чести пригласить вас на танец?

Ее глаза были почти скрыты за завесой локонов, но мне показалось, что я уловил искорку веселья в золоте.

– Позволю, пожалуй.

Еще раз поклонившись, я взял Фебу за руку в перчатке, и мы вместе погрузились в этот океан танцующих тел. Ноги у нее так и остались босыми, и мне не хотелось наступать на них, но я был удивлен, как быстро мы станцевались, двигаясь словно целое сквозь дым, смех и радостные крики, отбивая ритм в едином порыве со всеми. Сквозь пылающую завесу ее волос я увидел, как изогнулись ее губы, когда моя другая рука легла ей на талию, притянув ее немного ближе. Тогда мне показалось, что музыка стала громче, смех вокруг нас затих, и даже посреди этого людского моря мы остались совершенно одни. Жестокая история между нашими видами на мгновение угасла, шепот о нечестивой магии и рассказы о кровопролитии растворились в прекрасной песне.

Мелодия заиграла быстрее, и мы прижались друг к другу, крепко обнявшись. Часть меня все еще чувствовала в этом какую-то измену, кольцо на пальце стало холодным и тяжелым. Но женщина у меня в объятиях была теплой и страстной, она смеялась, вырываясь из рук. Нарастало крещендо, зал сильнее тускнел, и на краткий благословенный миг я забыл обо всем – о том, кто я и где, что я делаю и что должен делать, полностью захваченный чарами. Феба отвернулась, и я притянул ее, заставив затаить дыхание, когда песня подошла к концу. Толпа зааплодировала, менестрели поклонились, а закатная плясунья рассмеялась в моих объятиях, и локоны приоткрыли лицо. Это казалось странным, но встретившись с ней взглядом на таком близком расстоянии, я вдруг понял: новые глаза Фебы были не просто золотистыми, нет, они представляли собой сплав драгоценных металлов – яркой платины, раскаленной бронзы и острого серебра. Широко распахнутые, они устремились на меня. Мой взгляд переместился с ее хищной улыбки на подбородок, вниз по длинной, гладкой линии шеи.

И тут я увидел ее – вену, что мерно билась под татуированной кожей.

Я почувствовал, как моя голова опускается все ниже, и не успел опомниться: сердце Фебы забилось быстрее, когда мое дыхание защекотало ей горло. Жажда во мне с ревом разбилась о решетку, блаженный конец всему находился в одном вдохе, заключался в одном глотке. Я так хотел этого, Боже, я желал этого больше всего на свете, клыки у меня стали длинными и твердыми, а кожа Фебы покрылась мурашками.

Но тут заиграла другая песня. Чары между нами рассеялись. Мы с Фебой выпрямились и сделали медленный шаг назад, наблюдая друг за другом. Щеки у нее пылали, глаза горели, как горн в кузнице. А мое сердце бешено колотилось о ребра.

– Старая дама была права, – выдохнула она. – Ты действительно умеешь танцевать.

– Возможно, – сглотнул я, чувствуя сухость во рту. – Но, боюсь, это был мой последний танец. Мне лучше отправиться спать.

При этих словах ее взгляд кольнул меня, она обвела взглядом таверну вокруг нас.

– Возможно, это и к лучшему. Впереди долгая дорога. – Она присела в реверансе, плавно и грациозно, и по плечам у нее рассыпались локоны, когда она наклонила голову. – Да благословят тебя Луны, шевалье.

Я оторвал взгляд от вены, бьющейся у нее на шее, и кожа у меня стала влажной от пота.

– Божьего утра нам, мадемуазель.

И с пронзающей изнутри жаждой я чуть не выбежал из комнаты.

V. Капля радости

Я проснулся, когда наступила самая глубокая тьма, и надежда, казалось, была так далеко от неба.

Открыв глаза в бархатной темноте, я все еще ощущал на языке вкус спиртного, легкость древесного дыма и чувствовал запах, напоминающий о старом обещании. Я не мог понять, где я и что меня разбудило. И я снова уловил его – аромат, который заставил мое сердце учащенно биться о ребра и вытащил из-за разрушенной стены сна.

Ландыш.

Астрид…

Она плыла ко мне сквозь тьму, и лунный свет целовал ее кожу, как будто тоже обожал ее. Она была абсолютно нага, бледна и совершенна, и глазами я впитывал каждый дюйм ее тела: тайну ее глаз и алое обещание губ, головокружительные округлости грудей и плавные изгибы талии, спускаясь ниже, к темному раю меж бедер. И хотя в глубине души я знал, что это всего лишь сон, я все равно вздохнул, просто взглянув на нее.

– Я скучаю по тебе, – выдохнула она.

Стоя в изножье кровати, моя жена приподняла покрывало и, вскинув глаза, обнаружила, что я уже обнажен и возбужден. Скользнув ко мне, она поползла вверх на четвереньках, длинные волосы щекотали мою кожу – львица из алебастра и тени. Теперь она возвышалась надо мной, окутанная ароматом ландыша и покрывалом, как погребальным саваном.

– Я скучаю по твоим поцелуям.

Лицо ее обрамляли черные реки, алые губы приоткрылись. Она придвинулась ближе, словно змея, и я поднялся с кровати, чтобы встретить ее, умирая от желания ощутить ее губы на своих. Но Астрид позволила мне лишь легонько коснуться их, прижавшись острым, как нож, ногтем к моей груди: я весь был в ее власти, стоило ей только надавить на меня своим мизинцем.

– Я скучаю по твоим чувствам.

Она опустилась на колени, усевшись на мои бедра, и ее острые ногти скользнули у меня по груди, вниз по татуированной ложбине моего вздымающегося живота, пока не достигли гладкой головки члена. Я застонал от прикосновения ее пылающих пальцев, и дыхание у меня участилось, когда она обхватила меня рукой, медленно сводя с ума. Она подалась ближе, и я снова потянулся к ее губам, но она подарила мне лишь быстрый поцелуй и снова оттолкнула. И с улыбкой, темной, как медовый шоколад, потянулась к своему трофею.