Потерпев неудачу по всем фронтам, Цзючун-цзюнь долго копил неутолимую обиду в своём истерзанном сердце. И что же ему оставалось делать?

Разумеется, найти того, на ком можно её выместить!

И так уж вышло, что этим «кем-то» оказались монахи Чжаохуа…

Это нападение как две капли воды походило на то, что некогда учинила Ша Хуалин на пике Цюндин: преисполнившись самоуверенности, демоны крушили всё направо и налево, позабыв о небесных и земных законах, словно им жить надоело. Читая эту часть, Шэнь Цинцю поневоле фыркал, диву даваясь, до чего же схож образ мыслей отца и дочери.

Так вот, в оригинальном сюжете именно из-за того, что разношёрстный сброд Цзючун-цзюня не давал покоя как монахам, так и мирянам в окрестностях монастыря Чжаохуа, и созвали общее собрание совершенствующихся – не чтобы посудачить о личной жизни Тяньлан-цзюня, а чтобы наконец разобраться с этой докучливой бандой отчаявшихся мародёров, которые своими нападениями упорно старались привлечь к себе внимание.

Однако сама по себе причина сбора не имела значения – важным в этой второстепенной арке было то, что она предоставила Ло Бинхэ возможность грести эти самые баллы положительного образа лопатой.

Во время собрания демоны в подчинении Цзючун-цзюня смешались с толпой людей, поджидая удобного момента, чтобы «преподать урок этим плешивым ослам[109]» (так и было дословно сказано в романе). Однако стоило им высунуться, как Ло Бинхэ прекрасным и дерзким манёвром пресёк нападение на корню. Благодаря такому развитию событий мнение о нём сместилось от «злодея[110], коему нет прощения» до «не совсем потерян для общества».

Не подавая вида, Шэнь Цинцю осмотрелся и безошибочно подметил среди собравшихся тех, чей облик и манера держать себя выбивались из общей массы. Итак, сцена готова и актёры на местах!

В оригинальной истории не обошлось и без трёх прекрасных даосок, причём совместная работа Ло Бинхэ с членами его гарема также немало способствовала улучшению его имиджа, – однако в этой версии они были сведены до роли сторонних наблюдательниц.

«И что же, в этой сцене мне вновь придётся взвалить на себя обязанности, по праву принадлежащие героиням?!»

Тем временем Уван торжественно провозгласил:

– В нашем общем сне воссоздавший своё тело Тяньлан-цзюнь утопил в крови наш мир, ввергнув людей в пучину страданий[111]. Этот старый монах полагает, что тем самым он желал явить нам свою мощь, а также сообщить о том, что собирается отомстить за поражение, которое потерпел на горе Байлу!

– Но ведь если изначальное тело Тяньлан-цзюня уничтожено, – вмешался кто-то из собравшихся, – то его месть не так уж страшна, верно?

– Нам ни в коем случае не следует недооценивать Тяньлан-цзюня, – ответил на это Уван. – Он известен как самый могущественный из наследников крови небесных демонов – даже среди героев прошлых эпох ему не было равных. Более того, помимо беззаветно верного ему и обладающего несравненными талантами генерала Чжучжи-лана, который вернул ему тело, у него есть сын.

По толпе тотчас поползли потрясённые шепотки:

– Неужто Су Сиянь и вправду родила от него ребёнка?

– Кто же это?

– Но как это возможно – ведь она лишь по приказу разыгрывала привязанность к Тяньлан-цзюню, чтобы вытянуть из него сведения?!

Другие же были куда больше озабочены биологической стороной вопроса[112]:

– Выходит, у демонов и людей действительно может быть потомство?

– Вообще-то, различия не столь уж велики – так почему бы и нет?

Отвечая им всем разом, Уван поведал:

– Может, изначально Су Сиянь и сблизилась с Тяньлан-цзюнем лишь по воле своего наставника, но разве он попался бы на крючок, не используй она себя как приманку? Этот старый монах верит, что изначально Су Сиянь тщательно блюла границы приличий, однако демоны славятся своим умением совращать людские сердца, противиться которому выше человеческих сил. Всего на миг утратив бдительность, она могла попасть в ловушку, расставленную демоном, и совершить неверный шаг, о котором ей предстояло горько сожалеть всю оставшуюся жизнь[113]. Ко дню битвы на горе Байлу, когда мы окружили и захватили в плен Тяньлан-цзюня, она уже понесла дитя. Что же до того, кто этот ребёнок, то все милостивые господа прекрасно с ним знакомы – ведь это не кто иной, как тот, о ком упоминалось совсем недавно: Ло Бинхэ, захвативший власть[114] во дворце Хуаньхуа!

Стоило этим словам сорваться с его языка, как пробегающие рябью перешёптывания взметнулись, обратившись в захлёстывающие зал валы.

Шэнь Цинцю не удержался и украдкой взглянул на ученика.

Вначале тот невозмутимо слушал, знай себе посмеиваясь, но чем дольше он внимал рассказу, тем сильнее суровел, пока улыбка окончательно не покинула побледневшее лицо, на котором холодным блеском сверкали тёмные глаза, будто северное сияние над заснеженной ледяной пустошью.

В задумчивости проведя костяшками пальцев по рукояти Сюаньсу, Юэ Цинъюань возвысил голос: