Внутренности Боба скрутило судорогой страха. Кровь отхлынула от головы, перед глазами все поплыло. Вот чем все кончилось! Теперь путь к отступлению отрезан, у него нет никакого выхода. Если это Аннелиза, полиция рано или поздно явится к ним и начнет задавать новые, еще более неудобные и пугающие вопросы. Его грудь сдавил ужас – темный, холодный и острый. Душил его, не позволял думать. Это конец!

«Дыши… Дыши…»

Он уже понимал, что все бесполезно, но все-таки сказал:

– Сделай что-нибудь, Рок! Ты ее начальник. Останови эту Шелдрик. Запрети ей заниматься этой темой. Отправь ее в командировку, в конце концов!..

– Ты же знаешь, я не могу. Джинн вырвался из бутылки. Как я и говорил, эта новость стала вирусной, ею полны все соцсети. Если подтвердится, что это она, Аннелиза, копы придут к нам – к тебе, ко мне, к остальным… Они возобновят расследование семьдесят шестого года, снова начнут нас допрашивать, но на этот раз у них будет образец ДНК эмбриона. И если наши ответы их не удовлетворят, – а они их не удовлетворят, – копы потребуют от нас сдать биоматериалы для сравнительного анализа.

Рокко немного помолчал и добавил:

– И начнут они с тебя, Боб… Они потребуют твою ДНК!

Это прозвучало почти как угроза, и Боб почувствовал, как внутри шевельнулся гнев. А гнев, в свою очередь, заставил задуматься. У него были свои вопросы, на которые он бы не отказался получить ответы.

– Я считаю, нам нужно поговорить, – сказал Рокко. – Всем шестерым. Нужно встретиться – и как можно скорее. А еще нужно место, где нас никто не сможет подслушать и даже увидеть. Наш единственный шанс – сыграть на опережение, а для этого необходимо удостовериться, что все мы готовы повторить те же показания, которые давали в полиции полвека назад. Повторить слово в слово! – Последовала пауза. – Мы должны знать, что можем положиться друг на друга, не так ли, Боб?..

– Да, конечно. Ты прав. Разумеется.

Но Боб вдруг почувствовал, что больше не доверяет ни одному из своих прежних друзей. И у него имелась на то веская причина. Он один, один-единственный из всех, твердо знал: ребенок, которого, как выяснилось, носила Аннелиза, не мог быть от него. А если это не его ребенок, тогда чей же?..

Поддерживая мужа, Хелен Дженсен помогла ему перейти в гостиную. Сегодня Курт держался на ногах намного хуже, чем обычно, и ей потребовалось довольно много времени, чтобы наконец усадить его в привычное кресло-качалку перед телевизором. Показывали какое-то игровое шоу, но звук был приглушен: телевизор служил Курту единственным развлечением, и Хелен не выключала его целый день, хотя саму ее непрекращающееся бормотание ведущих и дикторов раздражало.

– Ну вот, теперь отдыхай.

Она поддерживала мужа под локоть, пока он медленно опускался в кресло. Наконец Курт с кряхтеньем плюхнулся на сиденье, и она укутала его колени теплым покрывалом.

– Потерпи немного, таблетки сейчас подействуют.

Хелен немного подождала, пока муж устроится в кресле поудобнее. Чувствовала она себя бесконечно усталой и вымотанной. За прошедшие годы ее собственное здоровье совершенно расстроилось, и Хелен не знала, сколько еще времени сможет тащить на плечах заботы о доме и больном Курте. Возвращение Фейт к ним пришлось очень кстати, но Хелен понимала: это лишь временное облегчение. Нужно было что-то предпринять, но что – она не представляла, а между тем ощущение, будто некие невидимые часы неумолимо отсчитывают их последние деньки в этом доме, становилось все сильнее. И перспектива внушала Хелен леденящий душу страх. Как она уедет отсюда, как покинет место, где прожито столько горьких лет?

Мысленно Хелен вернулась к случайно услышанным ею новостям о найденных на горе Хемлок человеческих останках. По телевизору сказали, что среди костей обнаружены высокие женские сапоги… Опустив голову, она посмотрела на покрытые печеночными бляшками руки Курта, на его изуродованные артритом суставы. Левая кисть все еще была розовой и припухшей после ожога кипятком. Когда-то ее муж был сильным, ловким, умелым, его глаза горели, отражая уйму эмоций. Теперь от того человека остался только остывающий уголек, и никакие новости не могли его взволновать.

Что касалось самой Хелен, то она испытывала довольно сложные чувства. На протяжении десятилетий любое известие о найденном где-то неопознанном трупе неизменно потрясало ее, но сейчас она была странно спокойна, хотя где-то в глубине ее души росла и крепла уверенность: на сей раз это она, их давно потерянная дочь. Хелен хотела даже поделиться своей уверенностью с мужем, но быстро отказалась от этой мысли. Телесная оболочка Курта была здесь, но сам он во многих отношениях отсутствовал. Недосягаем и для радости, и для горя. Началось все с рака простаты, потребовавшего операции, долгого и тяжелого лечения, гормональной терапии, в результате которой из могучего и неутомимого мужчины, каким он был когда-то, Курт превратился в трясущегося импотента. Потом случился инсульт – не прикончил его, но запер где-то в глубинах его собственного мозга и почти полностью отрезал от реальности. А теперь к тому же начало развиваться расстройство когнитивных функций, как называли это врачи. Фактически Курт на глазах превращался в овощ, и, хотя радоваться тут было нечему, Хелен все же радовалась: по крайней мере, болезнь дала ему избавление, облегчение боли, чего она подчас желала и себе. Но, быть может, это вовсе не избавление, подумала Хелен, продолжая разглядывать мужа. Если воспоминание о случившемся выжило и прячется где-то в глубинах его замутненного болезнью сознания, то это тюрьма.

– Курт?.. – прошептала она.

Никакой реакции. Словно загипнотизированный, он уставился на движущиеся картинки на экране.

– Курт!

Глаза его метнулись к ней. Он не пытался заговорить, но на несколько мгновений между ними протянулась какая-то ниточка, установилась какая-то ясно ощутимая связь.

– Мне кажется, они ее нашли, – сказала она тихо.

Но Курт уже отвернулся. Глаза его снова уперлись в экран. Тяжело вздохнув, Хелен опустилась на низкую тахту рядом с ним.