Он выпрямился так резко, как будто внутри развернулась пружина. Ничего не сказал, даже руки в кулак не сжал. Но замер, изучая ее. Арабелла не меняла позы. Как будто это не она сейчас призналась в том, что, оказывается, не спасла его, а чуть не убила.

– Я, – кивнула Стич с мрачной решимостью. – Я знала, что ты поедешь туда. Я должна была тебя устранить. Или замедлить. Вывести из строя на полгода, пока те, вторые, силы разбираются в хаосе, к которому ты смог приблизиться… но я не смогла. На кону стояло все: моя жизнь, жизнь самого близкого в мире человека, ты. Все перемешалось, и я сделала то, что сделала. Мне нет оправданий. Но дай мне еще немного времени. И, может быть, ты поймешь. Ты хороший слушатель и не задал вопрос, чем таким меня зацепило ЦРУ, что двадцать пять лет своей жизни я продала им… Спасибо. Когда-то у меня была дочь. Из-за меня она впала в кому, когда мы находились в отпуске в Штатах. Ее нельзя перевезти, и нужно было оплачивать больничный уход. Они платили. Я работала. И предание этого сотрудничества огласке означало бы неминуемую смерть для Джоди. Но только сидя у твоей постели, я поняла, что на самом деле она уже умерла. Умерла тогда, двадцать пять лет назад, когда машина перевернулась. Умерла тогда, когда я села за руль, выпив вина. Я тянула ее существование двадцать пять лет, предавая себя, второго человека, которого смогла полюбить, и единственного напарника, с кем смогла сработаться. Она уже умерла. В то время как ты, потерянный в коме, отчаянно боролся за жизнь и рядом с тобой находилась женщина, которая, в свою очередь, из последних сил боролась за тебя. Не знаю, когда именно я поняла, что свернула не на ту дорожку. В тот момент, когда обнаружила тебя без сознания на той проклятой дороге, переломанного, но живого, или тогда, когда увидела, как самая известная стерва Треверберга сидит у твоей постели и поет тебе колыбельные, вытирая слезы. Прости. Я знаю, что ты еще много лет будешь восстанавливаться, а головные боли, скорее всего, никогда не пройдут. Мне нет оправданий. Я действовала исходя из навязанной мечты и давно должна была остановиться. Но не остановилась. Тогда – не смогла.

– Что изменилось? – Он спросил это бесцветным, хриплым голосом. Реагируя на взрыв эмоций, которые привычно пришлось сдержать, голову стянуло мучительной, уже привычной, но все еще невыносимой болью. Но он не позволил себе слабость – поднять руку и коснуться виска. Он сверлил Арабеллу взглядом, не до конца осознавая весь масштаб трагедии. Или понимая? Что, если его начали бы шантажировать жизнью Жаклин? Кого бы он убил ради нее?

Всех?

– Я поняла, кто на самом деле поймал меня на работе на ЦРУ, – продолжила Арабелла. – Поняла, что именно он заставлял меня делать и почему. И поняла, как глубоко увязла. Никто не стоит таких жертв, особенно когда нет шансов. Я наделала слишком много дел, Грин. Намеренно запутывала следствие, не вполне понимая, что на самом деле происходит. К расследованию дела Кукловода меня привлек Клиффорд. Он же настоял, чтобы ты перешел в Агентство. В тот момент у меня не было четких указаний на твой счет. Если бы не он, мне не пришлось бы выбирать и, скорее всего, мы бы тут не сидели. Ты продолжал бы ловить серийных убийц, а я – жить дальше, хотя это нельзя назвать жизнью. Эдриан Клиффорд, твой бывший начальник, вскрыл схему, которую так тщательно прятали на протяжении десятков лет. И даже я не поняла тогда, на что именно он наткнулся. Но потом, когда мне начали поступать приказы об изъятии отдельных улик, я стала догадываться. Последний приказ расставил все по своим местам. Я должна была изъять протокол допроса с убийцей Туттона и сделать все, чтобы ты не взялся за расследование неудавшегося самоубийства Рихтера. Оказывается, все это время, Грин, я работала не на КГБ и не на Интерпол, а всего лишь на Кукловода. Я тормозила следствие, изображая командировки или действительно занимаясь расследованием, но не принося результата. Я понимала, что это путь в один конец. Понимала. Но не могла остановиться.

Между ними повисло тяжелое молчание. Пазл постепенно складывался. Ощущение, что они топчутся на месте, ощущение нехватки информации, хотя на самом деле ее достаточно. И, конечно, понимание, что за авария чуть было не перечеркнула его жизнь. Только вот эмоций не было. Грин словно окаменел, внимательно глядя на женщину, которой так долго учился доверять. Он опять оказался в этом капкане. Осторожный, как никогда, внимательный, профессионал своего дела, он не смог разглядеть предателя в ближнем кругу. Когда же он, черт побери, научится смотреть глубже?

– Ты не ответила на вопрос. Что изменилось?

Арабелла перевела на него взгляд. Совершенно мертвый и пустой.

– Я убила свою дочь. Во второй раз – и уже окончательно. Теперь им нечем меня держать, кроме Арнольда. А он и без того в чертовом списке, я сделала достаточно, чтобы к нему подобрались. И сейчас должна его спасти. Любой ценой.

Аксель медленно откинулся на спинку неудобного кресла, в котором сидел. Замолчал. Арабелла закурила, уткнув безжизненный взгляд в столешницу, на которой остались чуть заметные разводы – официант протер стол кое-как. Пустые чашки из-под кофе, пустая жизнь. Мертвая тишина. И навсегда потерянное доверие.

В этот раз должны победить рационализм и профессионализм.

– Что я могу для тебя сделать? – глухо спросил Грин.

И тогда впервые он увидел, как несгибаемая, волевая Арабелла Стич плачет.

Арабелла смотрела в окно машины, несущейся по выделенной трассе, соединяющей Треверберг и Спутник-7. После разговора Грин молча открыл перед ней пассажирскую дверь своего автомобиля, дождался, пока она займет место в салоне, сел сам за руль и выехал за город. О чем он думал, Стич не знала и не хотела лезть в его голову. Достаточно было смены атмосферы. За долгие годы службы и тройной игры она научилась разбираться в людях и чувствовать их на особенном, глубинном уровне. Грин закрылся от нее. На этот раз окончательно.

Он и так не позволял Арабелле вмешиваться в свои мысли и смущать чувства, воспринимая ее в качестве напарницы, но теперь, узнав правду, наверное, он ее возненавидит. Впрочем, она сама ненавидит себя еще больше. Вот уж воистину слаб человек, когда его держат на крючке вины и надежды. Она не знала, кто на самом деле скрывается под маской Кукловода. Установила личности некоторых из тех, кто передавал приказы – каждый раз разные мужчины, разный статус, образ жизни и психотип. И не было в их поведении ничего неестественного. Может, она ошиблась и Кукловод здесь ни при чем?

Может, они ошиблись и Кукловод – это не человек, а организация?

Плевать. На глаза снова навернулись слезы.

С момента, когда она собственной рукой отключила аппарат жизнеобеспечения, прошли сутки. Или меньше? Арабелла пробралась в больницу, прекрасно зная, что, если пойдет по официальному пути, это тут же донесут ЦРУ и ее не выпустят из страны. Поэтому дождалась даты запланированного визита. И вела себя так же, как всегда. Разговаривала с дочерью. Даже не плакала. Показатели сохранялись в своей невозмутимой неизменности, а дочь – не реагировала. Арабелла привычно заснула, положив голову на скрещенные руки, замерев на постели. Но ночью она проснулась. Открыла глаза, огляделась. В последний раз коснулась лица так и не пришедшей в себя, изменившейся до неузнаваемости, не повзрослевшей Джоди и набрала несколько комбинаций на аппаратуре. Аппарат постепенно начал отрубать функции, оставляя ей несколько минут, чтобы покинуть больницу до того, как поступит сигнал лечащему врачу.

Из палаты вышла нарочито медленно, зевая, запустив пальцы в волосы и не сталкиваясь взглядами с медсестрами – как всегда. Села в машину, притормозила у охраны – как всегда. Обменялась с охранником парой фраз. И уехала. Выдержала скорость, но, отъехав на пару миль, вдавила педаль в пол. Она знала эту дорогу лучше тревербергских улочек. Знала, где стоят сотрудники дорожной службы, знала, как обойти камеры, чтобы не привлекать к себе внимание.

До самолета оставался час.

Она успела пройти регистрацию на последней минуте. И только когда шасси оторвались от взлетной полосы, смогла выдохнуть. Внизу краем глаза Арабелла заметила знакомые мигалки. Совпадение? Или ЦРУ опоздали. Прямой рейс до Треверберга – слава всем меценатам во главе с Кеппелом за то, что они довели проект аэропорта до логического завершения. И сразу к Грину.