Хелес фыркнула.

– Более важный вопрос – почему я продолжила служить в Палате Кодекса? – ответила она, прикоснувшись костяшками пальцев к татуировкам на подбородке и на щеке. – Двенадцать лет я отдала камерарию Ребену и вашему так называемому императору. Но до того, как эта работа стала моей, она принадлежала моему отцу. Я была непослушным ребенком, совершенно не такой, какой должна быть настоящая дочь дознавателя. Я отказывалась идти по его стопам, хотя ему отчаянно этого хотелось. Когда он возвращался домой, от него воняло дерьмом или он был весь в крови. А однажды он пришел избитый до полусмерти, и в ту ночь я – мне тогда было десять лет – решила, что такая жизнь мне не нужна. Я пыталась не давать ему работать, прятала его башмаки, дралась с ним. Пилила его не хуже, чем моя мать, но не могла сломить его решимость. Он бил меня так, что я ходила вся в синяках, но ему всегда казалось, что однажды я изменюсь и со мной все будет хорошо. Он оказался прав, но прежде я разозлилась на него так, что устроила пожар в подвале нашего вонючего домишки. Детская глупость; сплошные чувства и никакого здравого смысла. Я хотела показать ему, что он ошибается. Огонь дошел до ведра, в котором лежали пропитанные смолой тряпки, и все произошло так быстро, что я не успела ничего сделать. – Взгляд Хелес затуманился; она задумалась. – Два дома сгорели. В ту ночь погибли пятнадцать душ – две семьи, и в том числе моя.

– Я… – начала было Нилит, но Хелес покачала головой.

– Не надо. У меня было полно времени на то, чтобы изводить себя этими воспоминаниями. Тогда я была напуганной и глупой маленькой девочкой. Прошлое – для того, чтобы оставить в нем свои ошибки. Именно так я и сделала. Держалась подальше от душекрадов и приютов и выживала на улицах до тех пор, пока не выросла настолько, что уже могла держать в руках копье и охранять дверь. Эта дверь находилась в Нижних доках, и однажды я погналась по пристани за каким-то тупым вором и наткнулась на своего отца – в буквальном смысле слова. У меня чуть сердце не остановилось, когда я увидела его светящееся гордое лицо, местами потемневшее от ожогов. Я бы и не узнала его, но он окликнул меня по имени. Оказалось, что его поработил какой-то душекрад с ближайшего склада.

– И что ты сделала?

– Прежде всего, я забыла про вора. Потом разыскала управляющего тем складом и разбила ему нос. Оттащила его к его начальнику, вспорола животы обоим, а трупы бросила в канаву. Ждать писцов с их бесконечными горами бумаг я не стала, хотя следовало бы, но, по крайней мере, свершила над ними правосудие – так, как они заслуживали. А отца я освободила, избавила от страданий так нежно, как могла. Может, это и не по кодексу, но раз весь город его нарушает, то почему мне нельзя? А потом я устроилась на работу в ближайшее отделение Палаты Кодекса и уже ни о чем не жалела.

Нилит разделяла ожесточение Хелес. Подобные истории, хотя и с другими подробностями, она слышала уже много раз – и каждую из них сохранила в памяти. Для нее они были словно кирпичи в стене. Когда-то они помогли ей выбрать цель, а теперь они же придавали ей сил.

Хелес продолжала:

– Вот что заставило меня работать в Палате Кодекса, ваше величество. Я поклялась отслужить пятнадцать лет – по году за каждого ни в чем не повинного человека, которого я убила. Можете назвать это чувством вины. Возможно, поначалу так оно и было. Но теперь это мой долг, и я поняла, почему отец каждый день выходил из дома в своей черной форме. Он делал это за всех остальных отцов и матерей, братьев, сестер, дальних родственников и даже за сраных соседей, у которых нет выбора ни при жизни, ни после смерти. – Хелес вздрогнула, не в силах совладать с гневом. – Знаете, говорят, что в Араксе больше мертвых, чем живых.

– Это правда, – сказала Нилит. – Я видела городскую хартию.

Хелес покачала головой, но императрица твердо стояла на своем.

– Ее я увидела незадолго до того, как мне в голову пришла эта великая идея. Именно она заставила меня перейти черту. Королевство скорее мертво, чем живо, и если мы не остановим наступление смерти, то же самое рано или поздно повторится на Разбросанных островах, затем в Крассе, Сколе и тех землях, которые находятся за ними.

– И вот почему сейчас я нарушаю кодекс и помогаю вам, – сказала Хелес, словно сама собиралась с силами и доказывала себе, что приняла правильное решение. – Могу я задать вам вопрос?

Нилит кивнула и наклонилась к ней.

– Как вы собираетесь это сделать? – заговорщическим тоном прошептала Хелес.

Нилит покачала головой.

– Ты о чем?

– Вы просто бросите его в Великий колодец? Сразу поработите?

– Я… – Об этом Нилит размышляла очень долго. – Я объявлюсь никситам. Прикажу им защищать тело, пока я собираю Облачный Двор и Сизин. Жители города по традиции придут на коронацию, а после порабощения Фаразара я выступлю с речью.

– А если время закончится?

– Тогда Фаразар отправится в небытие, а императрицей станет Сизин. Ее отец позаботился о том, чтобы она была выше остального двора, и даже дал ей часть армии. Сейчас я лишь называюсь императрицей, а власти у меня нет. Но время у меня есть.

Хотя и в обрез.

– А потом?

Нилит уже собиралась ответить, как вдруг у нее за спиной кто-то ахнул – предыдущие звуки, вероятно, заглушил пьющий воду Аноиш. Нилит резко развернулась, положив руки на рукоять меча.

Безел задергался – он еще спал, но уже быстро просыпался. Вскоре его глаза широко открылись.

– Она… – Сокол задрожал и сощурился от боли. – Она звонит в сраный колокольчик! – прошипел он.

Нилит подбежала к Безелу и попыталась держать его за крылья, но от этого ему становилось еще больнее.

– Сколько раз?

– Семь? Я… А-а! – Сокол вскрикнул, широко распахнув клюв. – Рад был с тобой познакомиться, Нилит. Если еще раз увидимся, не забывай – ты в большом дол…

Безел снова содрогнулся, и в этот миг в него вцепилась магия. Вдруг Фаразар прыгнул на сокола и коснулся его перьев в ту же секунду, когда птицу потащило в потрескивающий разлом в воздухе.