– И сколько времени уже прошло?

Похоже, отвертеться от этого вопроса ей не удастся: он, словно туча, преследовал ее с тех пор, как она перерезала горло Фаразару, и эта туча с каждым днем становилась все темнее и опаснее. Лишь тогда, когда у человека заканчивается время, он начинает проклинать себя за то, что не потратил его с толком. Возможно, именно поэтому Нилит, избитая и изможденная, сейчас сидела здесь, с призраком своего мужа, привязанным к коню. Она помнила, как смотрела на хитроумные механизмы, встроенные в дверь убежища, и думала о том, как последние десять лет в один миг проглотили всю ее жизнь. Время от времени она отвлекалась на разные пустяки: учила историю Арка, участвовала в придворных интригах, выживала, конечно – в Городе Множества Душ это всегда было серьезным достижением, но все это были мелочи. Никаких по-настоящему чудесных дел она не совершила – да, она родила дочь, но и ее у Нилит отобрали. Когда ее статую поставят рядом с памятником Фаразару, архитекторам будет нечего написать на постаменте. Нилит вспомнила, как смотрела на улицы города, стоя на одном из балконов Небесной Иглы. Она слишком долго позволяла мыслям бродить где-то далеко.

Хелес откашлялась.

– Сложно сосчитать?

– Вовсе нет. – Каждый день твердо засел в памяти Нилит и оставил о себе яркое воспоминание. Она запомнила даже те дни, которые провела в умопомрачении. – Тридцать пять дней.

Хелес попыталась присвистнуть, но шатающийся зуб помешал ей это сделать.

– Осталось пять.

Призрак в углу злобно зарычал.

Хелес казалась более напряженной, чем раньше, и Нилит обнаружила, что та отводит от нее взгляд. Нилит начала вспоминать свои слова, думать о том, что она сказала. Но уверенность в себе, а может, усталость позволила дознавателю усомниться в словах императрицы. Возможно, убийство сломало барьеры уважения.

– Это и есть ваше великое дело? – спросила Хелес.

– Что?

Вопрос Хелес был отражением мыслей Нилит, и это сбило ее с толку.

– Захватить трон? Стать первой императрицей за… сколько их там… за три поколения? Создать новую династию? – Хелес посмотрела в глаза Нилит, и в ее взгляде читалось обвинение. – Я сказала, что долг заставляет меня выступить на вашей стороне, – яростно прошептала она. – Ну так вот, я солгала. Мой долг – спасти город. Когда вы спорили с призраком в клетке, вы сказали то, что в этой империи еще никогда не слышали: «Когда я выберусь из клетки, я покажу тебе, что такое – править, а не просто быть монархом». За двенадцать лет, когда я сражалась за правосудие на улицах этого проклятого города, я ни разу не подумала о том, что кто-то из королевской семьи когда-нибудь произнесет эти слова. Я работала ради правосудия, пытала и убивала ради него, и по ночам я даже молилась о нем. Я почти отчаялась и собиралась в последний раз свершить правосудие своими руками, как вдруг мимо проехала ваша клетка. Ну так вот, ваше величество, вы вышли из этой клетки, но, похоже, вы совсем не тот правитель, которого я хочу видеть на троне.

Нилит приосанилась; в ее жилах вспыхнула королевская кровь. «Ты забываешься», – хотела она сказать, но это было слишком похоже на речи Фаразара, поэтому она прикусила язык.

– Ты не знаешь, ты не можешь знать, что я собираюсь сделать, дознаватель Хелес, – ответила она, пытаясь смягчить свой королевский тон. – В противном случае ты не усомнилась бы в моих словах, в словах твоей императрицы.

– Так что тогда? Зачем было нужно все это вранье? К чему вся эта борьба и тяготы?

– Да, Нилит, зачем? – вставил Фаразар. – Давай, скажи нам. Самое время, мать его.

– Хелес, ты должна мне поверить.

– В этом все дело – я никому не верю. За годы, которые я провела в Палате Кодекса, я поняла одно: люди непостоянны. Люди врут. Люди алчны. Люди меняют свои решения.

– А почему я должна тебе верить?

– Меч у вас, императрица, – холодно заметила Хелес. – Считайте, что вам повезло, ведь я не люблю, когда кто-то сомневается в моей искренности.

Возможно, сыграл свою роль гнев, который наполнил ее сердце. Возможно, дело было в том, что Нилит слишком долго хранила свою тайну, никому не доверяя, а сейчас эта тайна угрожала взорваться, словно бочка с бродящим напитком. Нилит устала нести ее в одиночку. Возможно, дело было в том, что Нилит хотела услышать, безумна ли ее идея. Все подобные идеи обладали таким недостатком.

– Я собираюсь отпустить их, – дрогнувшим голосом сказала Нилит.

Молчание ее ни в малейшей степени не успокаивало.

Первый вопрос задала Хелес. Фаразар был слишком занят тем, что презрительно выпячивал губу.

– Отпустишь их? Кого?

– Порабощенных мертвецов. Призраков. Теней. – Нилит почувствовала, как меч дернулся в ее руках. Его металл стал холоднее.

– Каких? – зарычал император.

В его глазах вспыхнул безумный белый огонь. Не будь Фаразар мертв, сейчас он бы начал брызгать слюной. Его пальцы прочертили борозды в песке.

Подавив в себе желание осесть на землю, Нилит встала и посмотрела сверху вниз на его жалкое проявление ярости.

– Всех, – ответила она. – Всех до единого.

– Ты шутишь!

– Фаразар, ты думал, что все это из-за тебя и твоих монет. Ты слишком, слишком высокого о себе мнения. Это ради Аракса, ради Красса, ради Дальних Краев.

– Я… – Хелес запнулась. – Как…

Она заморгала, задумавшись; ее глаза затуманились.

Нилит выпрямилась.

– Только так можно исцелить город. Запретить порабощение. Восстановить равновесие. Полностью перевернуть все, и на меньшее не соглашаться.

– Ты спятила! Ты дура! С этим никто не согласится! – Фаразар то ли смеялся, то ли был готов лопнуть от возмущения. – Тысячу лет мы порабощали мертвецов, а ты думаешь, что сможешь просто сесть на трон и все изменить? Ха! Тебя уничтожат!

– Пусть попробуют, – ответила Нилит. Кровь забурлила в ее жилах. В последний раз это было в ту ночь, когда Нилит вырвалась из Небесной Иглы и направилась на юг, в Белиш. – Пусть пробуют сколько хотят, но тогда они узнают, из какого теста сделана императрица-красс.