Шрифт:
– А? – он оторвался наконец от окна.
– Это цитата.
– Какой-нибудь поэт? – скривился Костя.
– Прозаик. – Я усмехнулась.
– Слава богу.
– Механизм несчастной любви абсолютно одинаков, понимаешь? – склонилась к нему я. – Мы любим наших возлюбленных, друзей – и родителей. Их – обязательно. Иначе не выжить. Они с рождения становятся главными в нашей судьбе. И вот что обидно: можно поменять предавшего друга и бросившую возлюбленную. Но вот с отцом… С отцом такая штука не проходит, верно?
Я все-таки огладила его по плечу – мельком. Грошовый жест нежности перед тем, как попрощаться. Он молча следил за тем, как я надела плащ, сняла со спинки стула зонтик…
– Слушай, а давай сходим как-нибудь на свидание? Ты мне нравишься. – Похоже, бедняга сам не верил, что произносит эти слова.
Я улыбнулась, потом хихикнула, а следом, глядя на его растерянное лицо, не выдержала и расхохоталась. Ну наконец-то! Хоть кто-то из семьи Двинских заметил мое сходство с папашей. Это не я тебе нравлюсь, хотелось мне сказать. Ты просто увидел во мне промельк совсем другого человека. Но мы не дадим тебе – да и себе! – совершить ошибку. Не хватало еще в нашей сумасшедшей семейке кровосмешения.
– Это у тебя истерика, или я сказал что-то очень смешное? – он выглядел обиженным.
Я покачала головой.
– Да так, вспомнила кое-что. – Я сделала шаг к стеклянной двери, за которой клубился туман с залива. – Забудь про свидание. Ничего у нас с тобой не выйдет, извини.
Глава 40
Литсекретарь. Лето
– Что это?
С бесстыже распахнутых страниц журнала на меня пялилась подборка стихов Двинского. А их настоящий автор стоял напротив и требовал объяснений. Я как раз замесила тесто: на кухне пахло будущими пирогами, уютной сдобой. Но лицо Славы не располагало к уюту. Вот зачем он все портит? Я вздохнула, присыпала тесто мукой. Это был мой первый опыт. Нельзя, чтобы пироги не получились.
– Так и будешь молчать? Ты вообще об этом знала?!
Я кивнула. Раскатать тесто можно прямо на столе, его тоже надо припорошить мукой…
– Ника! Я с тобой разговариваю!
– Я знала. – Я подняла на него глаза. – И?
– И?! Ты серьезно? Окей, на стихах нет моего имени! Но то, что нет даже твоего?!
– Я думала, ты мне их подарил.
– Я и подарил. Тебе, не ему.
– Раз подарок мой, значит, и распоряжаться мне.
– Ясно.
Он сел напротив меня за стол. Молча смотрел, как я раскатываю тесто.
– Мне это не нравится. Совсем не нравится, черт!
– Давай не будем драматизировать, а?
Он хмыкнул.
– Вот что, по твоему мнению, я делаю? Драматизирую?
– Если дело в твоем поэтическом эго…
– Дело не в нем, Ника. Ты же всё понимаешь.
Я оторвалась от теста.
– Нет. Не понимаю. Если проблема не в амбициях, то в чем?
– Это воровство. Беззастенчивый грабеж. Он это знает, ты это знаешь, его семья это знает…
– Вот именно. Все всё знают. Никто никого не обманывает.
– Обманываете. Тех, кто будет это читать.
– Наплевать на них. Важны только… – я запнулась.
– Продолжай.
Я вздохнула. Стала раскладывать начинку: капуста, укроп, вареное яйцо… Слава сидел напротив, криво усмехаясь.
– Ты хотела сказать – важны только ваши с ним отношения, так?
– Ну хорошо. – Я пожала плечами. – Почему меня должны волновать остальные?
– Остальные – это я, Ника.
– Ты согласился. Сам. – Чувствуя нарастающее раздражение, я упрямо выдвинула подбородок. Кулинарные гуру в интернете утверждают, что тесто чувствует ваш настрой. Если так, оно рискует превратиться в моих руках в камень.
– Я хочу, чтобы ты была счастлива. – Он взял, преодолевая сопротивление, мою руку в муке.
– Я и счастлива.
– Тебя используют.
– Мне наплевать.
– Это порочный круг. Он использует тебя, ты используешь меня…
– А тебе использовать, выходит, некого? – Я выдернула руку. – И из-за этого ты полагаешь, что лучше нас? Мы, значит, испорченные интеллектуалы. Вруны. Манипуляторы. А ты – светлый провинциальный мальчик, за правду и любовь?
Я с грохотом поставила пирог в обдавшую меня жаром духовку. Встала, прислонившись к плите. Скрестила руки на груди.
– Что ты знаешь про любовь, Славик? Кто тебя за всю жизнь любил? Мама-инвалид? И то по необходимости? При отсутствии выбора? От безысходности.
Он молчал, но я видела, как все глубже прятались в карманы растянутых джинсов острые кулачки. Кузнечик.
– А ты изменилась. – Он и правда смотрел на меня во все глаза, будто впервые увидел. – Этот человек плохо на тебя влияет.
– Я не изменилась, – произнесла я медленно, не опуская глаз. – «Этот человек» – мой отец. Мы похожи. Вот и все.