Я сделал театральную паузу.

— И что же в этом странного? — Анастасия все-таки не выдержала, скрестила руки на груди.

— То, что содержание разговора можно было передать по телефону за тридцать секунд. «Илья Григорьевич, сходите в архив Снегирева, поищите еще информацию». Все. Конец связи. Но нет — меня притащили в подвал, устроили целое представление…

— Двуногий, осторожнее, — прошептал Фырк на моем плече, нервно перебирая лапками. Как будто его кто-то слышал. — Не зарывайся. Император — это тебе не Кобрук, у него чувство юмора может быть очень… летальным.

Но все мои слова были расчетливы и точно выверены. Я знал по каким правилам я играю. Тем более адреналин бурлил в крови, требуя выхода, и мысли, до этого разрозненные, складывались в стройную, неопровержимую картину.

— Серьезно? Для этого нужна была тайная встреча в подвале? Окружение охраной? Весь этот… — я обвел рукой помещение, — театр?

Васнецов наконец подал голос. Тихо, размеренно, словно отсчитывая слова по своим четкам:

— Возможно, мы перестарались с антуражем.

— Перестарались? — я покачал головой. — Дальше стало еще веселее. Мне начали навязывать философию «убийства ради спасения большинства». Проблема вагонетки в чистом виде. Пожертвовать одним, чтобы спасти пятерых.

Император сделал шаг ближе. Всего один шаг — но температура в комнате словно упала на несколько градусов.

— И что же вас смутило в этой дилемме, господин лекарь?

— Сначала — ничего. Признаюсь честно, эта тема меня задела. Как лекаря. Как человека, который дал клятву «не навреди». Я даже начал сомневаться — а вдруг действительно нет другого выхода? Вдруг придется выбирать меньшее из зол?

Перед глазами на долю секунды вспыхнула картина из прошлой жизни. Ночь. Перевернутый автобус. Запах крови и горелой проводки. Крики, стоны…

И я, молодой ординатор, с зажатыми в липкой от крови руке сортировочными бирками. Красная — в операционную немедленно. Желтая — может подождать. Зеленая — ходячий.

И черная… черная для тех, кого уже не спасти. Проблема вагонетки — это игрушка для сытых философов в теплых кабинетах.

В реальной медицине, на поле боя со смертью, нет простых ответов. И я сразу почувствовал фальшь в их словах, в их давящей, показной убежденности.

— Но потом я понял — меня намеренно провоцируют. Склоняют к неправильному выбору, нагнетая обстановку. Давят на эмоции, а не на логику. Классическая манипуляция.

— О, браво, двуногий! — Фырк мысленно зааплодировал своими крошечными лапками. — Ты их раскусил как гнилой орешек!

— А когда заявили, что в подвал приедет сам Император…

Я фыркнул. Ради антуража. Не любил этого, но так было нужно.

— Простите, Ваше Величество, но это уже было слишком. Перебор. Ту мач, как говорят студенты.

— Почему же? — голос Александра Четвертого стал холоднее. Опасно холодным.

Но я уже взял разгон.

— Император? В подвал захудалой больницы? Серьезно? Это не ваш уровень, Ваше Величество. Слишком большой риск для слишком размытой цели. Вы бы не стали так рисковать ради простой проверки какого-то провинциального целителя. Если бы меня позвали во дворец с пышным приемом, я бы еще поверил. Ну или на худой конец встреча тет-а-тет в частной резиденции. Но не подвал.

Громов нервно сглотнул. Я слышал, как щелкнул его кадык. Пот катился по его лбу градом, капал на воротник рубашки, оставляя темные влажные пятна.

Император — это не просто человек, это символ, центр тяжести всей государственной машины. Его безопасность — приоритет номер один.

Любой его незапланированный выезд — это масштабная операция с привлечением десятков, если не сотен, агентов личной охраны, гвардии, местной полиции.

Проверяются все маршруты, все подвалы и чердаки.

А тут — приехать в крысиную нору, известную только этой группе сомнительных личностей? С десятью охранниками? Это не риск, это идиотизм. Так не поступают.

Ни один здравомыслящий правитель так не поступит. Следовательно, либо передо мной не Император, а очень хороший актер, либо… сам Император, но цель этой встречи — и этой проверки — совсем другая. И я должен был понять, какая.

— И потом ваши реакции на появление Императора — слишком наигранные, — я повернулся к тайной канцелярии. — Слишком… театральные, — продолжил я, чувствуя, как кураж разгоняет кровь по венам. — Когда профессор Громов уронил стакан, я чуть не расхохотался. Это было как в плохой пьесе провинциального театра.