— Нет-нет, все в порядке, — я мягко убрал ее руку. — Просто нервы. Давайте продолжим. Время не ждет.

Я повернулся к Пестряковой.

— Виолетта Архиповна, что вы думаете?

Она выпрямилась, ее подбородок был решительно поднят — решение принято.

— Барон, пока вас не было, описал мне ситуацию. Если вы правы и у юноши действительно проблемы с сердцем, а не тяжелая черепно-мозговая травма, то счет идет на минуты. Я готова помочь. Чем угодно.

— Спасибо, — я кивнул. — Называйте это интуицией, шестым чувством, диагностическим даром — как угодно. Но я точно знаю, если мы не сделаем ЭКГ и ЭхоКГ в ближайшие полчаса, будет поздно.

— Но он же в реанимации! — Пестрякова нахмурилась. — Там дежурит Мастер Ерасов. Очень принципиальный, дотошный. Чужих к своим пациентам и на пушечный выстрел не подпускает. А после истории с вами и графом Ушаковым…

— Ушаков там?

— Конечно! Сидит у кровати сына, никуда не отходит. Он вас сразу узнает!

— Не узнает, — я начал продумывать план на ходу. — Мне нужна маскировка.

Через десять минут мы шли по коридорам больницы. Я преобразился до неузнаваемости — хирургическая шапочка была натянута низко на лоб, маска закрывала лицо до самых глаз, поверх дорогого костюма был накинут белый халат, а на носу сидели очки в толстой оправе.

В таком виде я был одним из сотен безликих лекарей. Даже мать родная не узнала бы. Идеальная маскировка.

Пестрякова шла рядом.

— Я не смогу, — шептала она. — Руки дрожат! Голос сорвется! Граф Ушаков сразу поймет, что что-то не так!

— Сможете, — уверенно сказал я. — Главное — не показывать сомнений. Вы лекарь, это ваша больница, вы имеете полное право. Ведите себя соответственно.

— Легко сказать…

— Виолетта Архиповна, — я остановился и повернулся к ней. — Посмотрите на меня. Вы проработали в целительстве сколько? Пятнадцать лет?

— Двенадцать.

— Отлично. За эти двенадцать лет вы наверняка сталкивались с агрессивными родственниками, скандальными пациентами, придирчивым начальством. И со всеми справлялись. Это ничем не отличается. Просто еще один сложный родственник. Действуйте так, как действовали бы в обычной ситуации.

Я видел, как она боится. Но сейчас мне нужна была не ее рефлексия, а ее профессионализм. Нужно переключить ее из режима «испуганная женщина» в режим «опытный лекарь».

Она глубоко вздохнула, расправила плечи. На моих глазах произошла трансформация — из нервной, сомневающейся женщины она превратилась в уверенного, собранного лекаря. Спина выпрямилась, подбородок поднялся, взгляд стал спокойным и сфокусированным.

— Вы правы. Я справлюсь.

Мы поднялись на второй этаж. Реанимационное отделение встретило нас тишиной и специфическим больничным запахом — смесь дезинфектантов, лекарств и того неуловимого аромата болезни, который невозможно перебить ничем.

Коридор был пуст. В конце — пост медсестры, но там никого не было видно.

Я осторожно заглянул в стеклянное окошко двери палаты двести семь. Максим лежал на функциональной кровати, подключенный к кардиомонитору.

Аппарата ИВЛ не было — дышал сам. Капельница в вене.

Рядом, в кресле, сидел граф Ушаков. Выглядел он ужасно — осунувшийся, постаревший лет на десять за последние два часа. Костюм помят, галстук расстегнут, волосы взъерошены. Он держал сына за руку и что-то тихо шептал.

Горе ломает всех. И министров, и баронов, и простых работяг. Перед лицом возможной смерти ребенка все равны.

Медперсонала в палате не было.

Идеально. Сестра, скорее всего, на обходе или в процедурной. У нас есть окно. Небольшое, но есть.

Они сделали все исследования — КТ головы, взяли кровь — и теперь ждут результатов. Классическая пауза в диагностическом процессе. Наш шанс!

— Готовы? — спросил я Пестрякову.

Она кивнула, еще раз расправив халат.

— Я буду санитаром. Молчу, везу каталку, голову не поднимаю. Вы командуете парадом.

— Понятно.

Она толкнула дверь и вошла в палату с таким видом, будто владела всей больницей.

— Здравствуйте! — ее голос был бодрым, деловым, с легкой ноткой спешки. — Так, смотрим… Ушаков Максим, восемнадцать лет, поступил с ЧМТ! Требуются дополнительные обследования! Срочно! Щеглов, закатывай каталку!

Я понял, что Щеглов — это я. Молча вкатил каталку, припарковал рядом с кроватью, отсоединил тормоза.

Граф Ушаков вскочил с кресла, растерянно моргая.

— Что? Какие обследования? Мастер Ерасов ничего не говорил! КТ уже сделали!

— Энцефалограмма, — спокойно ответила Пестрякова, помогая мне перекладывать Максима. — Электроэнцефалография. Проверка биоэлектрической активности мозга. Стандартная процедура при черепно-мозговых травмах для исключения судорожной готовности.

Пока они говорили, я включил свой «Сонар». Изображение мелькнуло и тут же выключилось. Я попробовал снова. И снова.