Больше похоже на номер в пятизвездочном отеле, чем на больничную палату.

Когда все было готово, дежурная медсестра сообщила по селектору:

— Виолетта Архиповна, барон прибыл! Везут на лифте!

— Принимаю! Палата готова!

Через пару минут в коридоре появилась целая процессия.

Впереди — двое охранников в черных костюмах с наушниками-«спиральками». Профессионалы — двигались слаженно, проверили каждый угол, заглянули во все соседние палаты, даже в подсобку сунулись.

— Чисто, — доложил один из них в микрофон на лацкане.

Следом вкатили каталку.

На ней лежал барон фон Штальберг — бледный, с закрытыми глазами, дышал тяжело и прерывисто.

Каталку толкал молодой человек лет двадцати пяти в дорогом, но слегка помятом костюме. Симпатичный. Светлые волосы, правильные, почти аристократические черты лица, уверенные, отточенные движения.

Рядом с ним шла эффектная девушка в совершенно неуместном для больницы вечернем платье — обтягивающем, темно-синем, с глубоким декольте. Длинные волосы были стянуты в тугой конский хвост.

«Странно, — подумала Пестрякова, встречая их у входа в палату. — Барон выглядит… слишком здоровым для человека с гипертоническим кризом. Бледность явно наигранная — пудра? И дышит он специально часто — вижу, как напрягает межреберные мышцы. Что за спектакль?»

— Добрый вечер, — она вышла навстречу. — Я лекарь Пестрякова, дежурный целитель терапевтического отделения. Буду курировать барона фон Штальберга.

Молодой человек поднял голову, и она увидела его глаза — серые, внимательные, оценивающие. Взгляд профессионала. Взгляд, который, казалось, видел не ее, а все ее слабые места и профессиональные ошибки.

— Подмастерье Разумовский, — представился он. — Личный лекарь барона. А это фельдшер Вероника Сергеевна.

При фамилии «Разумовский» Пестрякова буквально ахнула.

ТОТ САМЫЙ Разумовский! Герой всех больничных сплетен последнего месяца! Тот, кто спас барона от феохромоцитомы, когда лучшие магистры разводили руками!

Тот, кто набрал девяносто шесть баллов на квалификационном экзамене Подмастерья — абсолютный рекорд за последние двадцать лет!

Вундеркинд из Мурома!

Ее отношение мгновенно изменилось с настороженного на почтительно-восхищенное.

— Господин Разумовский! Какая честь! Я столько о вас слышала! Ваша операция барону — это было блестяще! И тот случай с диагностикой феохромоцитомы в тюремной камере! Невероятно!

— Спасибо, — он слегка улыбнулся. — Но сейчас не время для комплиментов. Барону нужен покой.

Они закатили каталку в палату. Охрана осталась снаружи. Как только за ними закрылась дверь, произошло удивительное.

Барон резко выпрямился на каталке, потер лицо, стирая остатки белой пудры. Его тяжелое, прерывистое дыхание исчезло, сменившись ровным и спокойным.

— Фух! Терпеть не могу притворяться! Илья, долго мне это изображать?

Пестрякова открыла рот от изумления.

— Что… что здесь происходит?

Я стоял перед ошарашенной Пестряковой, обдумывая, как объяснить ей всю абсурдность ситуации максимально быстро и убедительно. В голове проносился вихрь мыслей и расчетов.

Мозг работал в режиме цейтнота.

Так, времени катастрофически не хватает. Мы потеряли почти час на организацию этого спектакля. Сначала хотели ехать во Владимирскую областную — как и сказал фельдшер скорой.

Но по дороге выяснилось, что Ушаков передумал и повез сына в Центральную — она ближе к его загородному дому, да и главный нейрохирург здесь считается лучшим в регионе.

Пришлось срочно менять планы.

Барон быстро нашел контакт Харламова — главврача, а тот дал ему номер Жилина — заведующего терапией. Уговоры были недолгими, но все же и они заняли какое-то время.

Наконец, поиск грима — барону пришлось посылать охрану в круглосуточный магазин за самой дешевой белой пудрой, чтобы изобразить болезненную бледность.

И вот мы здесь. Но это только начало.

Как только мы вошли в больницу, я мысленно отправил Фырка на разведку.

— Фырк, срочное задание. Найди Максима Ушакова. Должен быть либо в нейрохирургии, либо в реанимации.

— Есть, шеф! — Фырк отдал шутливый салют лапкой. — Только предупреждаю — внутреннее сканирование жрет мою энергию как бешеный пылесос. Когда я ныряю в пациента для диагностики, то расходую свои резервы. И чем дольше и глубже сканирую, тем больше устаю. Далеко от тебя отходить не смогу — максимум метров пятьдесят. На большее просто сигнала не хватит.