Пусть самолётом управляет кто-то другой – Ричард, например. Пусть не я буду держать штурвал в тот самый момент, когда Кейт скажет заветные слова.

И тогда это будет наше небо. То самое, где я однажды потерял себя. И то самое, где однажды вновь обрёл. И неважно, какой у меня статус. Важно лишь то, кто будет со мной рядом.

Я построил идеальный план и мне оставался лишь один шаг – сделать так, чтобы Кейт не догадалась о том, что у меня на уме. Чтобы это было сюрпризом. Тем, который мог устроить только я.

** ** **

– Кейт, я вернусь сегодня вечером. У меня короткий рейс, возвратный сразу же после него. К вечеру буду дома, и тебя будет ждать невероятная новость.

– Звучит весьма интригующе, – она потянулась ко мне и подставила щёку для поцелуя.

Интригующе – не то слово.

На брифинг я приехал в отличном настроении, на невероятном эмоциональном подъёме.

– Коллеги, приветствую вас на предполётном брифинге. У нас короткий рейс до Берлина и возвращаемся мы сегодня же вечером. Но хочу вас предупредить, у нас на борту сегодня важная персона со своей семьей. Обслуживание не должно вызвать у них вопросов. Никаких задержек, никаких недовольных выражений лица. Улыбки вам в помощь. Любое их требование – ваше исполнение. Одна их жалоба на кого-то из нас – и это будет наш последний полёт. Или ваш. В зависимости от того, что именно им не понравится.

– Ты хотя бы скажешь, что это за люди, или нам самим догадываться, кого именно нужно облизывать? – спросил Ян – тот самый старший бортпроводник, с которым я познакомился ещё на первом брифинге.

– Облизывать, как ты выразился, вы должны всех пассажиров одинаково. А те самые персоны будут в бизнес-классе. Он закрыт специально под них.

Я увидел, как облегченно вздохнули коллеги, обслуживающие эконом-класс.

Мы обсудили время полёта, погоду, и, казалось бы, что сегодня ничего не может омрачить нашего настроения. Ничего, кроме того факта, что я не успел выйти из брифинг-комнаты, как в неё вошли два представительных мужчины.

– Марк Вольфманн?

– Это я, – встал со своего места и посмотрел на них. – С кем имею честь разговаривать?

– Меня зовут Энтони Райд. Я представитель ЛОСА (LOSA – аудит безопасности линейных операций – прим. автора). Нам нужно с вами обсудить рейс Мюнхен-Мехико, на котором возникли непредвиденные обстоятельства, и вы взяли на себя управление.

Я внутренне сжался. Заметил, как, ухмыльнувшись, вышел из комнаты Ричард. А потом мне подсунули рапорт от его имени.

«Второй пилот проявил чрезмерную инициативу. Вышел за рамки своих полномочий, создавая напряжённую обстановку в кабине. Подверг сомнению мою работу в качестве первого пилота».

И немного текста о том, как именно я подвергал сомнениям его работу. Правды там не было. Одна лишь ложь, но ложь убедительная. И мои слова о том, что это не так, вряд ли сейчас будут иметь хотя бы какой-то смысл.

– Что именно вы хотите от меня услышать? – спросил я, откладывая бумаги в сторону и поднимая тяжёлый взгляд.

– Ничего. Вы отстраняетесь от полётов на неопределённый срок. До тех пор, пока не будут проведены необходимые проверки, допустить вас на борт самолёта мы можем только в качестве пассажира.

Я сидел будто оглушённый, изо всех сил стараясь не показывать свой шок от услышанного. Но слабость и отчаяние никому было не нужно. Поэтому я встал, выпрямляясь, возможно, даже слишком наиграно.

– Я вас понял, – голос даже не дрогнул. – Вы совершаете ошибку. И вы знаете, как со мной связаться, когда захотите её исправить.

С этими словами я вышел из брифинг-комнаты, со злостью сжимая в руках лётные документы. С отчаянием набирая номер Тома в надежде, что он прояснит ситуацию. С полным нежеланием возвращаться домой в таком состоянии.

Том не отвечал на звонки, но спустя некоторое время сбросил мне сообщение:

«Марк, я в курсе ситуации. Пытаюсь разобраться. Не делай поспешных выводов и не совершай опрометчивых поступков. Тебе нужно прийти на встречу с психологом».

А дальше время и место. И никакой информации о том, зачем мне это.

** ** **

Рик Беккер подтвердил со своей стороны тот факт, что управлять самолётом я не могу. Ни как первый, ни как второй пилот.

Отстранён.

На неопределённый срок.

Сначала я потерял ноги.

Потом потерял веру в себя.

Теперь я потерял крылья.

Их не сломали, их отрезали, заставив меня больно удариться об землю.

Это был конец. Приговор.

От безысходности вернулась боль. Та самая, о которой я забыл. Ноги стали чужими, ватными, отказываясь подчиняться. Было бы рядом кресло – я бы вновь в него опустился. Даже зная, что нельзя.