Джованни оказался большим мастером. Оглянувшись с опаской по сторонам, он прыгнул в последний вагон поезда.

– В нашем деле никогда не стоит выбирать дорогие поезда, скорые и экспрессы, - шепнул Джованни своему ученику.
– Лучше всего поезда, направляющиеся в провинцию.

Тут мальчуган полностью преобразился: он выпустил из рукавов старого поношенного пальтишка лохмотья, до того тщательно спрятанные, и теперь выглядел ещё более оборванным. Затем он пальцами натёр себе докрасна глаза, так что в них показались слёзы, и, волоча ноги в дырявых башмаках, зашлёпал по коридору вагона; Мантеллине он велел следовать за ним и учиться.

В первом купе ехала семья. Достав из пакета завтрак, взрослые и дети шумно жевали бутерброды с колбасой. Джованни прислонился к дверному косяку и голодными глазами уставился на пассажиров. Он смотрел так настойчиво, что женщина в конце концов спросила, не хочет ли он есть. Мальчуган кивнул головой, и слеза покатилась у него по щеке. Он протянул руку с иконкой; девочка взяла её. Мать достала сумочку, начала в ней рыться, и тут Джованни стремительно выпалил:

– Сто лир!

Женщина удивилась.

– Ты хочешь сто лир за эту иконку?
– переспросила она.

Джованни кивнул головой. Мать убрала сумочку и прикрикнула на него:

– Тогда убирайся прочь, я не дам тебе ни гроша!

Мальчуган выхватил иконку из рук девочки и моментально скрылся.

Мантеллина ничего не мог понять.

Джованни подошёл к пожилой синьоре, дал ей иконку и получил за неё пятьдесят лир. Постепенно, в зависимости от более или менее выгодной продажи, горсть монет увеличивалась.

Вдруг Джованни повернулся и, шепнув на ухо Мантеллине: «Контролёр», - бросился по коридору наутёк.

Они спрыгнули с поезда, спрятались за водонапорной башней, переждали, пока пройдёт контролёр, потом сели в другой вагон и начали всё сначала.

Когда иконки были распроданы, Джованни торжественно заявил Мантеллине, что они заработали три тысячи четыреста лир.

– Завтра пойду в больницу, - сказал он.
– Если хочешь идти со мной, тебе тоже придётся работать.

Мантеллина колебался.

– Куда ты деваешь столько денег?
– спросил он.

Дети вместе спустились по лестнице и на вокзале, в тёмном уголке, между газетным киоском и входной дверью, увидели человека с напомаженными волосами. Они подошли к нему.

– Кто это?
– сразу же осведомился мужчина, показывая на Мантеллину.

– Мой друг. Он тоже хочет работать, - ответил Джованни.

– А, хорошо. Сколько ты принёс?

Джованни достал две тысячи пятьсот лир и отдал их мужчине.

– Тут всё?
– спросил тот.

– Всё, - ответил Джованни.

Но не успел мальчуган это произнести, как напомаженный субъект обшарил его карманы.

– Сколько раз я тебе говорил, - со мной номер не пройдёт!
– воскликнул мужчина, вытаскивая остальные деньги.

Он залепил мальчишке две звонкие пощёчины, от них у Аугусто искры послышались из глаз.

– Почему он отнимает у тебя деньги?
– спросил Мантеллина.

– Это хозяин, - ответил Джованни, держась от боли за щёки.
– Он даёт мне иконки для продажи.

– Ах, вот оно что!

У Мантеллины пропала всякая надежда.

– На, держи!
– Субъект протянул Джованни четыреста лир.

– А ты, - добавил он, пронзая взглядом Мантеллину, - если хочешь работать, запомни: я не люблю никаких фокусов и лжи; все эти штучки нужны разве лишь для того, чтобы разжалобить клиентов, - понятно?

Мантеллина отошёл на несколько шагов, плюнул в сторону напомаженного субъекта, крикнул «мерзавец!» и со всех ног устремился с вокзала на площадь, освещённую ярким светом уличных фонарей.

Когда Антонио и Карчофо переставали играть, они садились за отдельный служебный столик и отдыхали.

Иногда администратор зала, смешной коротыш, подпрыгивающий, словно кузнечик, посылал им лимонад. Потом он приглашал какую-нибудь девушку, скучающую без кавалера, и шёл танцевать с ней, выделывая при этом сложнейшие фигуры.

Антонио и Карчофо наблюдали за танцующими и смеялись.

Несколько парней, в полосатых костюмах, с длинными ногтями и модными золотыми перстнями, приходили сюда чуть ли не каждый день. Они сидели раз валясь за столиками или кружили по залу, танцуя с девушками. Именно эти парни, завсегдатаи ресторана, были большими поклонниками Антонио и Карчофо, которые выступали, чередуясь с оркестром.

Парни приглашали ребятишек в свою компанию, а иногда кто-нибудь из них отводил в угол Антонио и подолгу о чём-то шептался с ним.