Переступив порог ресторана «Рисорджименто», дети прошли на веранду, туда, где обычно устраиваются танцы. Антонио и Карчофо заказали себе по чашке каппучино и по два куска торта. В кармане у них не было ни гроша.

Усталость, переживания, заботы часто приводят к отчаянным поступкам.

Карчофо с напряжением слушал выступление opкестрa; особенно пристально он следил за каждым движением гитариста.

Bо время перерыва оркестранты уходили за кулисы, оставляя инструменты на стульях. Вдруг Карчофо одним прыжком очутился на сцене, схватил гитару и принялся играть.

Сначала никто не обратил на ребёнка внимания. Потом официант обругал его и попытался прогнать, но администратор зала велел оставить мальчишку в покое, подошёл поближе к эстраде и стал слушать, как он играет. Вскоре возле сцены собралась толпа. Тогда Карчофо запел. Публика аплодировала ему и кричала «браво!» Подошёл хозяин ресторана. Карчофо, теперь уже без стеснения, позвал забившегося в угол Антонио и заставил его сыграть на аккордеоне.

С детьми сразу же заключили контракт. Им предложили скромную, но вполне приличную зарплату; кроме того, здесь они могли есть пирожные и пить кофе.

Тури жил, словно в лихорадке. Его дети то и дело исчезали, не показывались по нескольку часов, даже целыми днями, но потом снова появлялись, иногда с потрясающими новостями. Синьора Пьерина тоже не знала покоя.

В тот ужасный снежный день, пока привратница хлопотала по хозяйству, Джанджи, Том и Мантеллина удрали из дома № 15, и бедной женщине минуты стали казаться часами.

Наконец в привратницкой появились Тури и Мантеллина.

Аугусто в присутствии тётушки Пьерины, Розалии и Тури одиннадцатый раз повторил свой рассказ о том, что произошло утром с ним и с Джанджи.

– С ума можно сойти!
– воскликнул Тури, хватаясь за голову.
– Что с вами творится?

– Ну, ладно, ладно!
– успокаивала синьора Марки. Затем она стремительно нацепила на нос очки и снова принялась поспешно гладить рубашки.

И когда на следующий день в особняке Валли Тури попросили оставить Джанджи ещё на несколько дней в гостях капризного ребёнка, она уговорила юношу дать своё согласие.

– Ничего не поделаешь, Тури!
– сказала синьора Пьерина - Там Джанджи хорошо, он досыта ест и пьёт, а вы можете отложить немного денег, - не правда ли?

Тури не понял.

– Как вы не понимаете?!
– воскликнула она.
– На вашем попечении столько малышей! Нужно откладывать деньги на чёрный день; знаете, в жизни ведь всё может случиться.

Женщина была права.

Тури каждый день после занятий навещал Джанджи, а малыш, увлечённый новой обстановкой, чувствовал себя совсем неплохо в гостях у Гвидо.

Но однажды вечером Мантеллина не вернулся домой. Не явился он и назавтра. Мантеллина исчез.

В роскошном особняке синьоров Валли Гвидо были отведены две комнаты: в одной он спал, другая предназначалась специально для его игр. Как только Том переступил порог этой комнаты, он увидел чёрного пуделя, с которым совсем недавно ему привелось повстречаться в универмаге.

Том узнал его сразу же по высокомерному взгляду стеклянных глаз, вернее - одного-единственного стеклянного глаза, блестевшего у него в чёрной шёрстке, тогда как другой глаз на кончике булавки был безжалостно приколот к правому уху. О ужас! Куда девались горделивый хохолок на голове и лакированный хвостик? Да, что и говорить, от высокомерного плюшевого пса осталась только тень.

– Ау! Ау!
– сердечно поздоровался с ним Том.
– Кого я вижу!

Пёс уселся перед плюшевым пуделем на задние лапы, склонил голову набок и принялся внимательно его разглядывать.

Но тут раздался писклявый голос Гвидо:

– Нужно отвезти Тома к парикмахеру, вот тогда он будет действительно красивым, - правда, мамочка?

Том заворчал, оскалил зубы, упёрся лапами в пол, но всё равно его потащили к специальному собачьему парикмахеру.

Когда Том прибыл в парикмахерскую, он увидел серую собачонку, моська сидела в тазу, целиком погружённая в мыльную воду. Едва заметив незнакомца, она затявкала. Но Тома самого насильно погрузили в мыльную воду, и пена попала ему в глаза, набралась в уши и в нос. Том стал чихать и отплёвываться с невероятной злостью. Тут он вспомнил море Мардзамеми, и солёная морская вода показалась ему теперь необычайно вкусной. Подумать только, что он никогда не хотел купаться! Потом пудель с грустью вспомнил солнце, которое вытирало его своими бархатными руками, и водоросли - тот большой диван сухих водорослей, где так приятно было кувыркаться.