других трав, напоминая больше лечебное питье, чем

праздничный напиток. Подавались кое-кому сидр и брага,

основу же составлял эль, для того и сваренный в огромном

количестве, и он ходил вкруговую без ограничения, однако

и его пили с умеренностью, не очень-то знакомой в наши

дни жителям Горной Страны. Только когда все насыти-

лись, был провозглашен первый тост – в поминание по-

койного вождя. И тогда прошел по рядам тихий ропот

славословия, между тем как монахи – они лишь одни – за-

тянули хором «Requiem eternam dona 74 ». Воцарилась

странная тишина, словно все ожидали чего-то необычного,

когда встал Эхин со смелой и мужественной, хотя и

скромной грацией и, заняв пустовавшее место на троне,

твердо и с достоинством проговорил:

– На этот трон и на наследие моего отца я предъявляю

право свое. Благослови же меня бог и святой Барр!

– Как будешь ты править детьми твоего отца? – сказал

седой старик, дядя покойного.

– Я буду защищать их мечом моего отца и справедливо

74 «Даруй вечный покой» (лат.)

судить под отчим знаменем.

Старик дрожащей рукой вынул из ножен тяжелый меч

и, держа его за лезвие, протянул рукоятью вперед моло-

дому вождю, в то же время Торквил из Дубровы развернул

родовую хоругвь и несколько раз взмахнул ею над головою

Эхина, который с удивительной ловкостью и грацией заи-

грал огромным мечом, как бы защищая хоругвь. Гости

шумными возгласами выражали приверженность своему

патриархальному вождю, притязавшему на их признание, и

не было здесь никого, кто, видя пред собою изящного и

ловкого юношу, склонен был бы вспомнить связанное с

ним зловещее пророчество. Когда Эхин стоял в сверкаю-

щей кольчуге, опершись на длинный меч и отвечая граци-

озными поклонами на приветственный клич, потрясавший

воздух в павильоне и далеко вокруг, Саймон Гловер глядел

и дивился, неужели этот величавый юный вождь – тот

самый мальчишка, с которым он зачастую обходился

весьма непочтительно? И в душе перчаточника зашевели-

лись опасения, как бы ему теперь не отплатили за это

сторицей. Бурные приветствия сменились музыкой мене-

стрелей, и скалы и сосновые леса вокруг огласило пение

арф и волынок, как недавно оглашал их погребальный

плач.

Было бы скучно излагать в подробностях, как велось

торжество посвящения, или во всех деталях – первые слова

заупокойной молитвы, пересказывать, сколько кубков

поднято было во славу былых героев клана и за здравие тех

двадцати девяти удальцов, которым предстояло сразиться в

близком уже бою на глазах и под водительством своего

молодого вождя. Барды, исстари сочетавшие в своем лице

поэтов и пророков, отважились предсказать им самую

блистательную победу и наперед говорили о ярости, с ка-

кою Синий Сокол, символ клана Кухил, растерзает на

куски Горного Кота – всем известную эмблему клана

Хаттан.

Солнце клонилось к закату, когда «чаша милости»

(кубок, вырезанный из дуба и оправленный в серебро)

пошла вкруговую по столу в знак окончания пира. Впро-

чем, кому не надоело бражничать, те вольны были пойти

еще в любой павильон и продолжать пированье. Саймона

Гловера Бушаллох отвел в небольшую хижину, приспо-

собленную явно для нужд лишь одного человека. Постель

из вереска и мха, приготовленная так пышно, как только

позволяла ранняя весна, и запас всяческой вкусной еды,

какую только можно было собрать после недавнего пира, –

все указывало, что кто-то нарочно позаботился поудобнее

устроить гостя, который заночует в этой хижине.

– Оставайся здесь и никуда не уходи, – сказал Бушал-

лох, прощаясь со своим другом и protege75. – Это твоя

спальня. В такую суматошную ночь как выйдешь из по-

мещения, его сразу займут. Так, если бобер покинет свою

нору, в нее тут же заползет лиса.

Саймон Гловер был как нельзя больше доволен таким