ничего соблазнительного. Он ее с пренебрежением от-

швырнул, позволив сброшенному наезднику встать на но-

ги, а сам уже вскочил на свою клячу и перевел взгляд на

приближавшихся товарищей Оливера.

Когда гордый посол рухнул с седла и, по выражению

Генри Смита, «обрел почву под ногами», послышался смех

– настолько похвальба шапочника заранее расположила

друзей позабавиться над его бедой. Но когда противник

Оливера подошел к нему и начал его обыскивать выше-

описанным образом, оружейник не выдержал:

– Извините, добрый мастер бэйли, я не могу допустить,

чтобы жителя нашего города били, грабили и, чего добро-

го, убили у всех у нас на глазах. Это бросит тень на

Славный Город. Несчастье соседа Праудфьюта обернется

для нас позором. Я должен пойти ему на выручку.

– Мы все пойдем ему на выручку, – ответил бэйли

Крейгдэлли. – Но чтоб никто без моего приказа не поднял

меча! Нам навязали столько ссор, что, боюсь, у нас не

хватит сил довести их до благополучного исхода. А потому

убеждаю вас всех, и особенно тебя, Генри Уинд, во имя

Славного Города: не поднимайте меча иначе, как для са-

мозащиты.

Итак, они двинулись всем отрядом. Заметив, что их

много, грабитель отпрянул от своей жертвы. Однако он

стал в стороне и поглядывал издали, как волк, который хоть

и отступит перед собаками, но в прямое бегство его не

обратишь.

Увидав, какой оборот принимает дело, Генри при-

шпорил коня и, значительно опередив остальных, подъехал

к месту, где Оливера Праудфьюта постигла беда. Первым

делом он поймал Джезабель за поводья, реявшие на ветру,

потом подвел кобылу к ее смущенному хозяину, который

ковылял ему навстречу в испачканной после падения

одежде, обливаясь слезами боли и унижения и, в общем,

являя вид, столь далекий от обычной для него кичливой и

щеголеватой важности, что честному Смиту стало жалко

маленького человечка и стыдно, что он позволил ему ос-

рамиться перед всеми. Каждого, мне думается, веселит злая

шутка. Но в том и разница между людьми, что злой человек

пьет до дна усладу, которую она доставляет, тогда как в

человеке более благородного душевного склада склонность

посмеяться вскоре уступает место сочувствию и состра-

данию.

– Позволь, я тебе пособлю, сосед, – сказал Смит и,

спрыгнув с коня, посадил Оливера, который, точно мар-

тышка, старался вскарабкаться на свое боевое седло.

– Да простит тебя бог, сосед Смит, что ты бросил меня

одного! Не поверил бы я, что ты способен на такое, хотя бы

мне в том присягнули пятьдесят самых верных свидетелей!

Таковы были первые слова, скорее грустные, нежели

гневные, какими приунывший Оливер выразил свои чув-

ства.

– Бэйли держал мою лошадь под уздцы. А кроме того, –

добавил Генри, не сумев при всем своем сочувствии

удержаться от улыбки, – я побоялся, как бы ты меня не

обвинил, что я отнимаю у тебя половину чести, если бы я

вздумал прийти к тебе на помощь, когда перед тобою был

лишь один противник. Но не грусти! Этот подлец взял над

тобою верх только потому, что твоя кобыла не слушалась

узды.

– Что верно, то верно! – сказал Оливер, жадно ухва-

тившись за такое объяснение.

– Вон он стоит, негодяй, радуется злу, которое совер-

шил, и торжествует из-за твоего падения, как тот король в

романе, игравший на виоле, когда горел его город*. Идем

со мной, и ты увидишь, как мы его отделаем… Не бойся, на

этот раз я тебя не покину.

Сказав это, он схватил Джезабель за поводья и, не дав

времени Оливеру возразить, помчался с нею бок о бок,

устремившись к Дику Дьяволу, который стоял поодаль на

гребне отлогого холма. Однако, считая ли бой неравным

или полагая, что достаточно навоевался в этот день,

Джонстон Удалец прищелкнул пальцами, поднял вызы-

вающе руку, пришпорил коня и поскакал прямо в соседнее

болото, по которому запорхал, точно дикая утка, размахи-