всеми средствами, какие ему доставлял его сан. Но свою

религию он чтил с глубокой искренностью веры и с той

высокой нравственностью, которая руководила им в по-

вседневных делах. Недостатки приора Ансельма, вовле-

кавшие его не раз в тяжелые ошибки, а иногда и в жестокое

дело, принадлежали скорее его веку и сословию – его

добродетели были свойственны лично ему.

– Когда все будет завершено, – сказал король, – и моя

дарственная грамота закрепит за вашим монастырем пе-

речисленные земли, как вы полагаете, отец, заслужу ли я

тогда милость нашей святой матери церкви и вправе ли

буду назваться ее смиренным сыном?

– Несомненно, мой сеньор, – отвечал настоятель. – Я

молю бога, чтобы все дети церкви под воздействием та-

инства исповеди приходили к столь глубокому осознанию

своих ошибок и столь горячему стремлению их искупить!

Но эти слова утешения, государь, я говорю не Роберту,

королю Шотландии, а только смиренно пришедшему ко

мне с покаянием Роберту Стюарту Кэррику.

– Вы удивляете меня, отец, – возразил король. – Мою

совесть мало тяготит что-либо из того, что я свершаю по

королевской своей обязанности, так как в этих случаях я

следую не столько собственному мнению, сколько указа-

ниям моих мудрейших советников.

– В этом-то и заключается опасность, государь, – от-

ветил настоятель. – Святой отец узнает в вашей светлости –

в каждом вашем помысле, слове, деянии – послушного

вассала святой церкви. Но бывают дурные советники, ко-

торые внемлют своим порочным сердцам, злоупотребляют

добротой и податливостью короля и под видом служения

его преходящему благу предпринимают дела, грозящие

ему погибелью в жизни вечной.

Король Роберт выпрямился в своем кресле и принял

властную осанку, обычно чуждую ему, хоть она ему так

подобала.

– Приор Ансельм, – сказал он, – если в моем поведении

– действовал ли я как король или как частный человек,

Роберт Стюарт Кэррик, – вам открылось нечто, что могло

вызвать такое суровое осуждение, какое мне послышалось

в ваших словах, то ваш долг – высказаться прямо, и я вам

это приказываю.

– Повинуюсь, мой государь, – ответил настоятель с

поклоном. Потом он выпрямился и с достоинством своего

высокого сана сказал: – Выслушай от меня слова нашего

святейшего отца, наместника святого Петра, кому пере-

даны ключи царствия небесного, дабы налагал он узы и

разрешал их: «Почему, о Роберт Шотландский, на епи-

скопский престол святого Андрея ты не принял Генри

Уордло*, которого папа приказал возвести на этот престол?

Почему твои уста изъявляют готовность послушно слу-

жить церкви, тогда как дела твои вещают о порочности и

непокорности твоей души? Послушание угодней небу, чем

пожертвования!»

– Сэр приор, – сказал король, переходя на тон, более

подобающий его высокому званию, – мы можем и не от-

вечать вам, поскольку вы затронули предмет, касающийся

нас и благосостояния нашего королевства, но не частной

нашей совести.

– Увы! – сказал настоятель. – А чьей совести будет он

касаться в день Страшного суда? Кто из твоих знатных

лордов или богатых горожан станет тогда между своим

королем и карой, которую король навлек на себя, следуя

мирским расчетам при разрешении церковных дел? Знай,

могущественный государь: если даже все рыцари твоего

королевства оградят тебя щитами от разящей молнии, они

будут испепелены, истлеют, как пергамент перед пламенем

горна.

– Добрый отец настоятель, – сказал король, чья бояз-

ливая мысль редко когда могла не подчиниться воздейст-

вию такого рода речей, – вы, право же, чрезмерно сурово

судите об этом деле. Прием примаса*, к несчастью,

встретил сопротивление во время моей последней болезни,

пока Шотландией управлял от моего имени граф Дуглас,