Шрифт:
Процессия повернула направо, и с левой стороны потянулись могилы, увенчанные вместо Рук Двух Богинь затейливыми крестами распятия, — на Смоленском хватало места и христианам. В хвосте процессии кое-кто истово крестился, а Свет изо всех сил заставлял себя не глазеть на таблички с датами — привычное занятие заглянувших к месту вечного упокоения.
Ментальная обстановка вокруг оставалась неизменной.
Свернули налево, перешли неширокий мост через Смоленку. Перила моста были так же выполнены в виде Рук Богинь — разве что Рук было не две, а несколько десятков. Перед мостом зеваки отстали окончательно, разбрелись по могилам родственников и знакомых, и взгляд Света теперь упирался в синие спины членов Колдовской Дружины. Спины, согласно ритуалу, горбились. Свет снова включил Зрение: над собратьями, окромя ритуальной печали, висел знакомый страх. Как ни странно, ныне страх этот почему-то оказался заразительным — у Света гулко-гулко заколотилось сердце. Наверное, оно почувствовало возле себя Руки Двух Богинь. Пришлось выключить Зрение и заставить сердце успокоиться.
А потом начался участок, где хоронили волшебников. Здесь на могилах, вместо Рук Двух Богинь, стояли гранитные изображения сов — по преданию Семаргл явился к первому колдуну Словении Любомыслу Треуху, приняв обличье мудрой птицы.
Шестеро колдунов в синем сняли гроб с погребальной колесницы, поставили на Постамент Последнего Прощания, и начался ритуал собственно похорон.
Свет остановился поодаль, дабы траурные речи не отвлекали его от главной задачи.
Волхв прочитал свои молитвы, начали говорить добрые слова волшебники и сотрудники принципата.
Свет сотворил С-заклинание и принялся прощупывать присутствующих. Волшебников он не трогал: ни к чему было устраивать на похоронах панику. Собственно не трогал он по-настоящему и остальных, лишь слегка касался их ментальной оболочки — ему требовалось обнаружить, кто из неволшебников почувствует его прикосновение. Это и стало бы подозрительным. Настоящий неволшебник, как известно, ничего подобного почувствовать просто не способен…
К гробу вышел князь Сувор Нарышка.
Свет поморщился: парню не следовало привлекать к своей персоне внимание. Впрочем, он тут же одернул себя — Сувор скорее привлек бы к своей персоне внимание, если бы отказался молвить другу и прямому начальнику прощальное напутствие.
Печальный князь Сувор говорил, а Свет продолжал обследование присутствующих.
К Нарышкам он обратился, когда все прочие были проверены. Волхв отпел прощальную, гроб уже подняли, поднесли на полотенцах к свежевырытой могиле, и Свету пришлось смешаться с толпой, для отвода глаз взять в десницу горсть мягкой земли.
— Да взлелеем в сердце своем Семаргла! — запел волхв. — Да убьем в себе Додолу!
Гроб принялись опускать в могилу.
Княжна Снежана стояла спиной к Свету, ее шея была красиво изогнута, десница теребила подол черной простой юбки.
Свет хмыкнул, коснулся ментальной оболочки кикиморы, и девица вдруг дернулась, оглянулась, вперила в чародея широко раскрытые удивленные глаза.
Неожиданно налетел ветер, зашумел кронами тополей и берез, сорвал с головы княжны шляпку, дробно простучал комочками земли по крышке гроба.
В глубине девичьих глаз было такое, от чего у Света опять гулко-гулко заколотилось сердце. А потом — столь же неожиданный, как и порыв ветра, — в душу Света вновь хлынул страх. Волна его была так мощна и глубока, что Свет захлебнулся. Последнее, что он успел увидеть, были — теперь уже совсем большие и круглые — глаза княжны Снежаны.
А потом на него навалилась кромешная тьма.
В себя он пришел от того, что рядом пели. Все тело — от пяток до макушки — переполняла непривычная слабость. Под боком и ланитой было мягко. Поднял голову, огляделся. И понял, что находится в карете. Карета была не та, на которой они с Сувором приехали к погосту, однако баул его стоял на переднем сиденье.
Свет, кряхтя, сел, с трудом потер ладонями лицо. Карета стояла на месте, лишь чуть подрагивала, когда лошади переступали с ноги на ногу. А пел кучер. Унылая песня его оказалась такой же сумрачной, как душа чародея Смороды.
Я же был вроде на погосте, с трудом вспомнил Свет. Кого-то будто бы хоронили…
И память тут же вернулась. Вернулись мудрые птицы на могилах волшебников. Вернулись круглые от испуга глаза кикиморы. И страх тоже вернулся. Но теперь со страхом вполне можно было справиться.
И Свет с ним справился. Шевельнул все еще непослушными руками и ногами, сел.
Кучер тут же прекратил унылую песню, глянул в открытое переднее окошко.
— Очухались, сударь? Вот и славно!
— Где мы? — спросил хрипло Свет и откашлялся.
— А возле погоста, ждем, покудова похороны закончатся и господа вернутся. В первый-то раз поминают еще возле могилы, сами ведаете…
Так это же Ярик, сообразил вдруг Свет. «Мамочкин платочек»…
Снаружи раздались летящие шаги, распахнулась правая дверца. В карету, подобрав подол юбки, влезла запыхавшаяся кикимора со стеклянным пузырьком в деснице.
— Ой, вы уже очнулись, чародей?! А я тут нашатырный спирт принесла…
Свет потупил взор. Не мог он сейчас смотреть на эту девицу, ну никак не мог. Чувствовал, что через секунду на него нахлынет новая волна невыносимого страха, и опять он позорно потеряет сознание.