Говорится также о «пучине», судя по всему, тождественной упоминаемой в гимне «пустоте», в которую было заключено «жизнедеятельное начало». Таким образом, была пустота, заключавшая в себе креативное начало, принцип движения и творения. Понятие пустоты – часто встречающийся мифологический концепт. Но это совсем иная пустота; она вовсе «не пустая», она содержит в себе то, что потом превратится в Сущее, в ней заключены все возможности творения и все будущие формы будущих творений.

Любопытно, что здесь идет речь о творении, а Творца, в сущности, нет. Боги, участвующие в завершении творения, появляются на более поздних этапах. Нечто Одно пребывает в «Начале Начал», в «пустоте», в которой содержатся все принципы и идеи творения. А сам процесс творения, судя по гимну, начинается тогда, когда на него, т.е. на «Нечто Одно», «находит желание». Желание как бы запускает в действие механизм творения. Не менее важными исходными креативными принципами являются также «жар» (необходимый для проявления «жизнедеятельного начала») и мысль. «Жар» (на санскрите тапас – «тепло», «жар», «пыл», «мучение») в древнеиндийской мифологии – космический жар, рассматриваемый как универсальный космогонический принцип. Кстати, тепло, очевидно, тождественное жаре, в космологиях обычно увязывается со светом.

«Мысль» здесь также занимает видное место. Притом речь не идет о том, чья это мысль. Мысль в данном случае выступает как трансцендентный, идеальный принцип, соотносящий акты творения с той же сферой «умного делания». Упоминаемые в гимне мудрецы ни в коем случае не должны восприниматься как конкретные персонажи: они – носители, вернее – символы этой мысли. Более того, мысль здесь не просто мысль, а «семя мысли», т.е. мысль заключает в себе оплодотворяющий принцип: порождение как бы происходит в сфере мысли, в сфере «умного делания».

Сказанное выше о мысли в гимне соотносимо с известным многим мифам мотивом порождения с помощью ума. В мифах встречаются такие mind–born («рожденные в уме») персонажи. Вспомним, например, древнегреческую Афину, рождение которой относительно поздние мифы приписывают союзу Зевса и Метиды (ее имя, кстати, переводится как «мудрость», «мысль», «размышление»). А по другим версиям мифа, Афина появляется из головы Зевса в полном боевом вооружении и с воинственным кличем[38]. Любопытно, что в древнегреческой мифологии Афина – мысль Зевса, осуществленная в действии.

Интересно упоминание в гимне «сил растяжения». Растяжение, таким образом, также присутствует в первоначальных актах творения, в результате которых творится – с помощью «сил растяжения» в том числе – пространство. Другими словами, происходит переход от сжатого, свернутого состояния (которое не может быть названо пространством) собственно к пространству, с присущими ему измерениями и аспектами. Еще одна странная деталь – «шнур», натянутый поперек. Поперек чего? И что это за шнур? Оказывается, мотив шнура (веревки, золотой нити и т.п.) также часто встречается в мифах: смысл этого шнура, согласно мифам, состоит в обеспечении связи, с одной стороны, транс–цендентого Мира, восходящего к неявленному, беспричинному, беспредельному, первичному Абсолюту, и, с другой стороны – Мира конечного, явленного и Мира людей.

Можно вспомнить, например, о шнуре бога–демиурга Птаха, о котором говорится в древнеегипетских мифах. В мифологии уже упоминавшихся фульбе (Западная Африка) веревка для привязи скота есть символ связи народа с миром предков. А веревка (та же веревка для привязи скота) с 28 узлами, представляющими 28 тайн Мироздания, аналогична Модели Мира. Эту веревку неофиту вручают на завершающих этапах обряда инициации, когда ему предстоит «развязать» узлы, т.е. раскрыть эти 28 тайн Универсума[39].

Можно упомянуть также и монохорд Пифагора: древнегреческий философ рассматривал Вселенную как громаднейший монохорд с одной струной, прикрепленный верхним концом к абсолютному духу, а нижним – к абсолютной материи.

Вернемся к древнеиндийскому гимну. В нем говорится о некоем движении, относительно которого содержится утверждение, однако оно сопровождается определенными неясностями, «камуфлирующими» ситуацию: «Что двигалось туда и сюда! Где! Под чьей защитой?».

Речь, видимо, идет о принципе движения в непроявленном бытии. Иначе говоря, движение было, но что двигалось, где, в каких направлениях и что представлял собой источник движения; вопросы поставлены, но ответов на них нет. Впрочем, подобный способ подачи информации вообще характерен для мифологического текста, в котором содержание передается через образы и символы, очень часто служащие для «прикрывания» смысла текста.

И наконец, в тексте неоднократно подчеркивается, что творение есть непознаваемая, никому неведомая и непостижимая тайна («Кто воистину знает? Кто здесь провозгласит? Откуда родилось, откуда это творенье?» «Может, само создало себя, может, нет»). Однако, согласно гимну, все же есть некая Сила, которая все ведает и «надзирает» над всем.

Второй текст, фрагмент мифа майя–киче о сотворении Мира и людей, взят из «Книги народа» («Пополь–Вух»)[40].

Вот этот текст.

Это – рассказ о том, как все было в состоянии неизвестности, все холодное, все в молчании; все бездвижное, тихое; и пространство неба было пусто.

Это – первый рассказ, первое повествование. Не было ни человека, ни животного, ни птиц, рыб, крабов, деревьев, камней, пещер, ущелий, не было лесов; существовало только небо.

Поверхность земли тогда еще не появилась. Было только холодное море ивеликое пространство небес.

Не было ничего соединенного, ничто не могло произвести шума, не было ничего, что могло бы двигаться или дрожать или шуметь в небе.

Не было ничего, что существовало бы, что могло бы иметь существование; была только лишь холодная вода, спокойное море, одинокое и тихое. Не существовало ничего.