Ник попробовал еще раз. Он закрыл глаза и попытался представить себе, как он исчезает в каменной кладке склепа, становится лишь тенью в ночи и ничем больше. Он чихнул.

– Отвратительно, - вздохнул мистер Пенниуорт.
– Просто отвратительно. Боюсь, мне все же придется вызвать твоего опекуна.

Он покачал головой.

– Ладно. Гуморы. Перечисли их.

– Э-э… сангвинический. Холерический. Флегматический… и этот… как его… меланхолический.

Следующим уроком была грамматика и сочинительство. Преподавала их мисс Летиция Борроус, «умершая девицей (Вреда не причинила Я никому на свете, А ты сказать так можешь, Читая строки эти?)». Ник нравилась мисс Борроус, в ее маленькой гробнице было очень уютно, и ее легко было отвлечь от темы урока.

– Говорят, там в непосвяще… то есть, в неосвященной земле - ведьма, - как бы вскользь сказал он.

– Да, дорогой. Но тебе не стоит туда ходить.

– Почему?

Мисс Борроус улыбнулась - покойно и бесхитростно.

– Мы с ними не знаемся, - пояснила она.

– Но ведь здесь кладбище, так ведь? Ну, и мне можно ходить, куда захочу?

– Я бы от этого воздержалась, - сказала мисс Борроус.

Ник был послушен, но любознателен. После уроков он пошел к семейному склепу Гаррисона Вествуда, пекаря, с семьей - склеп был украшен статуей ангела, с крыльями, но без головы - однако свернул не к дальнему концу кладбища, а вверх по склону холма, где лет тридцать назад кто-то устроил пикник, в результате чего там выросла большая яблоня.

Кое- что из уроков Ник усвоил очень хорошо. Пару лет назад он нарвал здесь зеленых яблок, кислых, с белыми зернышками внутри, и очень пожалел об этом, объевшись ими настолько, что потом мучался болями в животе несколько дней, а мистрис Оуэнс наставляла его, что можно есть, а что нельзя. Теперь он дожидался, пока яблоки созреют и их можно будет есть, и никогда не ел больше двух или трех за ночь. Яблоки кончились неделю назад, но на яблоне ему всегда лучше думалось.

Он вскарабкался по стволу до своего любимого места в развилке двух веток и посмотрел на неосвященную землю внизу, поросший ежевикой и некошеной травой пустырь, залитый лунным светом. Интересно, подумал он, ведьма старая, с железными зубами и живет в избушке на курьих ножках - или она костлявая, с длинным носом и верхом на метле?

И тут ему захотелось есть. Жаль, что он съел все яблоки, которые были на яблоне. Хоть бы одно осталось…

Он огляделся и вдруг ему показалось, что он что-то увидел. Он пригляделся, и еще раз пригляделся, для пущей уверенности. Там было яблоко, красное, спелое.

Ник очень гордился своим умением лазать по деревьям. Он скользнул по веткам - одна, другая - воображая, что он Сайлас и ловко взбирается прямо по гладкой стене. Яблоко, такое красное, что в лунном свете казалось почти черным, висело чуть дальше, чем он мог достать. Ник медленно двинулся вперед по ветке, пока оно не оказалось почти прямо над головой. Потом он потянулся к нему и кончикам пальцев коснулся этого вкуснейшего яблока.

Ему не суждено было его попробовать.

Послышался треск, громкий, словно выстрел из ружья, и ветка под ним сломалась.

Он очнулся от пронизавшей его боли. Она была острой, как лед, а цветом - как медленный раскат грома. Он лежал в траве посреди летней ночи.

Земля под ним была довольно мягкой и странно теплой. Он пощупал ее рукой и ощутил под пальцами что-то вроде теплого меха. Оказалось, он упал на кучу, куда садовник сваливал скошенную траву, и уцелел. Грудь, однако, болела, а еще болела нога - похоже, он свалился сначала на нее и вывихнул.

Ник застонал.

– Баю-баюшки-баю, - послышалось позади.
– Ты откуда взялся? Свалился, прямо как камень с неба. Это разве дело?

– Я полез на яблоню, - объяснил Ник.

– Вот как. Покажи-ка ногу. Сломал, поди, точно как ту ветку.

Ник почувствовал прикосновение холодных пальцев.

– Нет, не сломал. Вывихнул, а то и растянул. Чертовски тебе повезло, что ты свалился на эту кучу. Ладно, это еще не конец света.

– И то ладно, - согласился Ник.
– А все равно больно.

Он повернул голову и посмотрел назад. Она была постарше, чем он, но все равно не взрослая, и во взгляде ее не было ни дружелюбия, ни неприязни. Была, скорее, настороженность. Лицо у нее было умное и нисколько не красивое.

– Я Ник, - сказал он.

– Живой мальчик?
– уточнила она.

Ник кивнул.

– Я так и думала. Слышали мы о тебе, даже здесь, за оградой. Тебя как зовут?

– Оуэнс, - сказал он.
– Никто Оуэнс. Или просто Ник.

– Привет, мастер Ник.

Ник поглядел на нее. На ней была простая белая рубаха. Волосы у нее были мышиного цвета, длинные, и в лице было что-то гоблинское - намек на косую улыбку, который, казалось, не исчезал, какое бы выражение на этом лице не появлялось.

– Ты самоубийца?
– спросил он.
– Или украла шиллинг?

– Ни разу ничего не крала, хоть бы и платка. Вообще-то, - весело добавила она, - самоубийцы вон там, за кустом боярышника, а висельники - в зарослях ежевики, оба-двое. Один чеканил монету, а другой был разбойник с большой дороги, хотя я лично думаю, вряд ли - небось, обирал запоздавших прохожих.

– Вон что, - сказал Ник. Потом в нем проснулись былые подозрения и он осторожно спросил:

– Тут, говорят, похоронили ведьму?