Причем они умерли уже давно, но хоронят их только сейчас. В открытую могилу я бросаю свою цепочки, кольца, заколки. Потом могилу зарывают. Я не поднимаю головы, но знаю, что землю кидают мои самые близкие люди. А потом я взлетаю, меня подхватывает и несет ветер, высоко над землей. Вдруг вижу: из облака высовывается пятка. Я подлетаю и щекочу ее. И хохот - я даже не знаю, чей это, он как бы и мой, и идущий сверху, или, может, снизу - вот этот хохот, он заполняет собой всё. И куда я ни посмотрю - везде огонь.

Когда я проснулась, я точно и живо всё это помнила, и еще повторяла: «Поляны, поляны».

ПОСЛЕ СМЕРТИ МАГГИД ЯВИЛСЯ К СВОЕМУ СЫНУ... (И)

Поймали враги мальчика Митю Соколова, посадили в клетку. У всех у них глаза пустые, грудь пустая, вместо сердца - лампочка на проводе. Самая главная врагиня - Ида Матвеевна, и у нее и кожи-то не видно, все паутиной заросло. Говорит: «Будем тебя мучить, кожу щипать и выкручивать, сверлить, и сердце из тебя вырвем. Станешь ты у нас членом коллектива». А Митя в сторону смотрит, из последних сил, там всё же небо и деревья. Зубы сжал, мускулы сжал, чтобы сердце не выскочило. А члены коллектива пустоглазые всё стараются ему на глаза попасться и чувства высосать.

СЧАСТЛИВЫЙ КОНЕЦ. (И)

С моим мужем мы приходим в огромное здание. Одеты скромно и очень опрятно. Посреди зала – стол, там сидит какой-то огромный и рыхлый человек. Мы останавливаемся и кланяемся ему до земли. Видно, что мы ему неприятны. "Ну?" – спрашивает он.

– Да вот, – говорит мой муж, – Вы нам извините, что мы к вам обращаемся. Мы сами люди не местные... – Он уже совсем опускает голову и бормочет в пол. – Разрешите жениться...

– Вчера познакомились? – вопрошает туша.

– Уже год, – быстро отвечает муж.

– Значит, в грехе жили, – морщится оно. – Ну, люди не местные, у вас прописка-то есть?

– Временная, – муж подает документы.

– А жениться хотите постоянно? Неувязочка.

Мы молчим, подавленные его правотой. Я боюсь.

– Ладно, – наконец выскрипывает чудище (я не смотрю на него, и мне кажется, что у него три головы). – Регистрирую брак. Вас как зовут?

– Я – Михаил, – говорит муж.

– Я – Светлана, – говорю я.

– Вы теперь не я и я. Вы теперь мы!

– Понимаем, – мы быстро-быстро кланяемся и пятимся назад. – Понимаем: мы теперь вы...

Тут сзади раздается грохот, свист, крики, мы оборачиваемся: там стол размером с площадь, конца-краю не видно, и там справляют нашу свадьбу. Они орут: "Лук да морковь – совет да любовь!" – и кидают в нас луком и морковкой. Скоро их вырастает гора, и я понимаю, что мне всё это нужно будет чистить... Мне становится совсем худо, я сжимаю зубы и просыпаюсь".

ЭТЮД О НЕПОСРЕДСТВЕНОМ САМОВЫРАЖЕНИИ. (Д)

Я - на группе у Александра Борисовича, причем проходит она в каком-то пансионате, и проводится довольно странно: каждый приходит по одному в комнату к А.Б., и он с каждым говорит отдельно, как бы дает индивидуальные наставления. Вот приходит моя очередь, я прихожу в его комнату. А.Б. стоит у окна, я сажусь в кресло. Я начинаю говорить ему что-то, но вижу, что его лицо становится всё скучнее и скучнее, он отворачивается. Тогда я внезапно говорю: «Я знаю, что мне надо делать». Он поворачивается ко мне: типа, ну? Я продолжаю: «Но я боюсь». Тогда он вытаскивает из кармана конфету - мне кажется, леденец, - и говорит, очень явственно: «На, скушай конфету. Но обертку не разворачивай». Я беру конфету, послушно засовываю в рот, и со вкусом бумаги просыпаюсь.

ЧЕЛОВЕК СТРЕМИТСЯ ПРОЖИТЬ СВОЮ ЖИЗНЬ... (К)

Шла группа, я сидела как-то в стороне, там, смеялась, смотрела, встревала, но это как-то проходило почти незаметно... И тут вдруг я оказалась на стуле, уже не в первый, конечно, раз, и он меня спрашивает: «На что жалуетесь?» А у меня такое игривое настроение, помню, что голова пустая, дай, думаю, подыграю; говорю: «Да так, ничего особенного. Окружающие достали». А тут же сидит парень, который полвечера в предыдущий день ко мне клеился, так достал, неимоверно, главное, всё норовил потрогать. И я говорю: «Окружающие достали» - а сама про него думаю. Как-то так. Он говорит: «Так, значит, окружающие достали. Все?» Я говорю: «Да, в общем, все». «И как они тебя достали?» Я говорю: «Как-как - руками! Всё время трогают». «А тебе это не нравится...» «А мне это не нравится». «То есть они тебе не нужны, ты их хочешь послать нафиг, а они всё время трогают...» «Да». «Ай-ай-ай, - говорит он, - и вот сейчас опять...» А я чувствую, что меня куда-то не туда занесло, но ведь всё верно, и я отвечаю: «И вот сейчас опять».

«Да, - говорит он, - всё ясно. Динамо, и даже, наверное, второй степени». А я сижу и не могу вспомнить, что это такое. Я точно помню, что это термин из книги Берна, какая-то игра, но какая - хоть убей. А он вдруг говорит: «Знаешь что, ты уходи отсюда. Давай-давай, уходи. Ты же всё равно работать не будешь. Тут полно людей, которые хотят работать, а ты не хочешь - ну и уходи». И тут у меня - полный стопор. Я чувствую, что сцена ужасная, что надо, наверное, встать и уйти, и он мне показывает рукой на дверь, а я физически не могу сдвинуться с места. У меня как будто задница к стулу приросла, я просто это физически ощутила. Он говорит: «Уходи», а я глупо улыбаюсь и не могу сдвинуться с места.