Не опасны ли мы тогда и сами себ, въ разсужденіи отличности, съ каковою мы начинаемъ взирать на другой полъ?

И когда опасности умножаются съ наружи и внутри, родители наши виноваты ли, когда находятъ за нужное удвоивать ихъ надзираніе? Или ростъ нашего стана можетъ насъ отъ того освободить?

Если такъ, скажи мн въ точности, какой нуженъ честной двиц ростъ, и лта, которыя бы ее освобождали отъ повиновенія къ родителямъ, и которые уполномочатъ равномрно послднихъ сихъ, на подобіе животныхъ, уничтожить попеченіе и нжность къ дтямъ своимъ?

Теб кажется жестоко, моя любезная, что поступаютъ съ тобою, какъ съ робенкомъ! Думаешь ли ты, что не прискорбна честнымъ родителямъ необходимость поступать такимъ образомъ? Естьлибъ ты была на мст матери твоей, когда бы дочь твоя отказала теб въ томъ, въ чемъ ты противилась, и не хотла бы теб повиноваться, не ударила ли бы ты ее по рук чтобы вырвать запрещенную бумагу? Весьма справедливо, какъ мать теб сказывала, что ты ее понудила къ сей жестокости; и съ ея стороны великое снисхожденіе, котораго ты не примтила съ должнымъ вниманіемъ, когда она призналась, что о томъ сожалетъ.

Прежде супружества, (гд мы вступаемъ въ другой родъ покровительства, которой однакожъ не уничтожаетъ право природымы въ такихъ лтахъ, въ которыхъ храненіе и надзираніе самовластное родителей намъ необходимо, что бы насъ предостеречь отъ коршуновъ, ястребовъ, орловъ, и другихъ негодныхъ хищныхъ зврей, летающихъ безпрестанно надъ нашими головами, въ намреніи ухватить и пожрать насъ, какъ скоро увидятъ отдаленныхъ отъ должной черты, то есть изъ вида нашихъ путеводителей и покровителей природныхъ.

Сколько ни жестоко теб кажется повелніе, перерывающе нашу переписку, прежде позволенную, естьли мать твоя предвидитъ изъ сего пятно для твоей славы, сей жестокости должно повиноваться. Не должна ли она утвердиться въ своемъ мнніи когда первые плоды привязанности твоей ко мн, рождаютъ въ теб упорность и непослушаніе?

Я знаю, моя любезная, что говоря про мрачныя облака огорчительный видъ, торжественности и проч. Ты помышляешь только растворять письмо твое колкостію, которая составляетъ сладость твоей бесды; но поистинн скажу теб, что она здсь не у мста.

Позволишь ли ты мн прибавить къ симъ скучнымъ выговорамъ, что я не похваляю также въ письм твоемъ нкоторыя выраженія, въ разсужденіи способа жизни твоего отца и матери. Я смю сказать, что сіи малые раздоры хотя были часты, но непродолжительны; однакожъ мать меньше всего обязана отчетъ давать своей дочери о произшедшемъ между нею и г. Гове, котораго, какъ ты говоришь, должна ты единственно почитать память. Не хорошо ли будетъ разсмотрть, что не оставшееся ли къ теб досада на мать, когда ты имла перо въ рук, послужила къ возбужденію чувствованій твоего почитанія къ отцу?

Всякъ иметъ свои пороки. Когда бы мать твоя и не имла права вспоминать о неудовольствіяхъ, которыхъ причины бол нтъ, теб однакожъ надобно уважать, отъ кого и въ разсужденіи кого, такія были сужденія. Не теб принадлежитъ также судить о томъ, что было между отцемъ и матерью, и трогая мертвыхъ, растравлять огорчительные воспоминанія въ памяти живыхъ.

Не нужно продолжать о матеріи послдняго письма. Я приступаю съ большимъ удовольствіемъ, но не съ большимъ одобрніемъ, къ другой твоей чрезвычайности: то есть въ разсужденіи важнеченія твоего при слов одобрять.

Я удивляюсь, что при всемъ твоемъ великодушіи, оно не единообразно; и что недостаетъ теб его въ такомъ случа, гд обстоятельства, благоразуміе и признаніе почти законно его на тебя. налагаютъ. У Г. Гикмана, какъ ты сама признаешься, добрая душа. Есть ли бы я не была въ томъ удостоврена, уже давно, онъ бы не нашелъ во мн такую усердную защитницу передъ его любезной Гове. Сколько разъ я видла съ прискорбіемъ, въ то время, котрое у тебя проводила, что онъ, игравши свою роль въ бесд весьма приличнымъ образомъ, длался нмымъ, какъ скоро ты показывалась.

Я теб ето выговаривала неоднократно, и кажется, что и о томъ замчаніи упоминала, что строгій твой видъ въ разсужденіи его, можетъ имть истолкованіе не лестное для твоей гордости. Его можно приписать боле въ его выгоду, нежели въ твою.

Г. Гикманъ, моя любезная, человкъ скромный. Когда я вижу мущину такого нрава, я всегда уврена, что ему не достаетъ только случая для показанія всхъ своихъ тайныхъ сокровищъ, и для открытія которыхъ нуженъ только одинъ ключь, то есть, справедливое ободреніе.